Блудное художество
Шрифт:
– Ишь ты… - сказал Архаров.
– Ну что же… совет да любовь! На свадьбу-то позвать не забудь. Ну что, молодцы? Ура жениху и невесте?
– Ура!
– отвечали архаровцы.
Обер-полицмейстер не любил, когда погода выкидывала коленца. Он сам был склонен к постоянству и того же требовал от погоды. А она, как назло, буянила и кобенилась напропалую.
После отчаянной жары грянул наконец дождь, вроде похолодало и полегчало, но к вечеру опять стало душно. Когда он явился домой, голова была совсем дурная. И только одна мысль освещала смутную душу, как лампадка: Господи, как хорошо-то будет, когда праздник окажется уже позади!
Ходынский луг опустеет, рабочие разберут все былое великолепие, корабли и крепости обратятся в доски и будут сложены на телеги. Князь Волконский желал употребить праздник на пользу делу - коли туда навезли несчетное количество возов песка, чтобы устроить «полуостров Крым», то будет чем засыпать колдобины. Луг следует выровнять и дать ему порасти травой, а на следующий год там уже можно ставить военный лагерь и проводить солдатские учения.
Главное же - полицейские, которые теперь заняты на празднике, вернутся в контору и займутся делами - ведь шуры и мазы не все пошли победу над турками праздновать, иные радуются, что некому их в Москве ловить, и шалят…
Левушки и Лопухина дома не было. Оба шастали по гостиным, вели светский образ жизни. Архаров с необъяснимым злорадством подумал, что баловство их скоро кончится - вернутся оба голубчика в полк и приступят к выполнению офицерских обязанностей.
Он заглянул к Меркурию Ивановичу узнать - не было ли известий от Саши.
Известий не было, и Архаров принял приглашение домоправителя выпить по малой стопочке. А потом как-то вышло, что Меркурий Иванович взял скрипку и заиграл, Архаров же сел на табурет, привалившись к стене, и через минуту уже перестал слышать музыку. Это с ним бывало обыкновенно, когда одолевали размышления.
Размышления же были малоприятные. Клубок злодеяний почти распутался, но изловить главных злодеев обер-полицмейстер пока не мог.
Их было двое - загадочный француз и Каин.
Насчет Каина Архаров не сомневался - рано или поздно шур Грызик явится к инвалиду Тетеркину за Марфиной записочкой. Можно бы и Скеса послать на поиски Грызика, но черт его разберет - мало ли что наобещал шуру Каин? Этим осведомителям можно было доверять лишь до появления любезного Ивана Ивановича…
Проклятые крысы!
Кто ж для них кот, черт бы их всех побрал?
А вот насчет француза были преогромные сомнения.
Архаров начал с самого начала - с письма де Сартина о пропавшем сервизе. Письмо оказалось ловушкой. И ловушкой, придуманной высокопоставленными особами. По времени замысел совпал с похищением авантурьеры из Ливорно.
То, что в злодее, бегавшем по Москве в полицейском мундире и убившем Абросимова, опознали штукаря, служившего шулерам, сперва казалось несуразным - зачем же де Сартин просил Архарова изловить шулеров, коли в их притоне нашел приют французский агент? Но если вспомнить, что рассказывал покойный Захаров про «Секретный кабинет» французского короля и про его личных шпионов, которые оказались не у дел и затаились, то все вставало на места.
Этот шпион, по стечению обстоятельств бывший еще и ловким штукарем, в нелегкое для себя время познакомился с Дюкро-Перреном и выдал себя за итальянца. Притон в Кожевниках был для него просто замечательным местечком - туда съезжалось немало знатных особ, и хотя Москва - не Санкт-Петербург, придворные новости являются тут с двухнедельным опозданием, однако можно свести знакомство с людьми, которые имеют множество почтенной родни и не сегодня-завтра окажутся при дворе. Опять же, в притоне, за игрой, да еще ублажаемые французскими девками, они много чего могут наболтать.
Если допустить, что «черт», надававший оплеух крепостным актерам и проявивший заботу о голштинце Брокдорфе, был тем самым мнимым итальянцем, то многое становится ясно в заговоре князя Горелова. Горелов мог сойтись со шпионом в Кожевниках и стать игрушкой в его хитроумных руках.
И то, что «черт» оказался на придворном маскараде, куда пускали по приглашениям, подтверждало догадку: он имел-таки знакомства среди московской знати, и кто-то раздобыл для него приглашение. Может статься, Матюшкины. А коли так - то не стоит ли за Матюшкиными французский посланник, господин Дюран де Дистроф? Сие выглядело куда как соблазнительно…
Далее - этот «черт» отнюдь не был ленив. Он сам присматривал за всем, что связано с золотым сервизом. Когда возникла опасность, что сервиз будет найден Скитайлой, «черт» убрал Скитайлу, да так ловко, что и следов не сыскать. И далее он, как кукольник, дергающий фигуры за ниточки, разыгрывал пьесу: то треть сервиза появлялась, то сухарница. А все затем, чтобы вызвать у Архарова ярость и азарт. Тут он правильно рассчитал - и ярость, и азарт явились, как по зову…
Только вот где его теперь искать?
О том, как вышло, что спелись французский шпион с Каином, Архаров пока не думал. Но полагал, что некоторую роль в этом неожиданном содружестве играл граф Ховрин - ныне покойный. Для чего он притащился на Пречестенку, переобевшись иноком, да еще и прихватил с собой свою девку, знал, возможно, только он сам.
Ховрин, как и князь Горелов, много набедокурил в компании шулеров. «Черт», пожалуй, такое про него знает, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И с Каином у Ховрина было занятное знакомство - хитрый Каин заморочил ему чем-то голову и захватил его в плен. Опять же - вместе с девкой… тьфу!…
Архаров внезапно разозлился и на себя, и на Меркурия Ивановича, чью музыку вновь услышал. Это скрипка навевала дурацкие воспоминания! Потому он резко встал и вышел, не сказав ни слова, из комнаты домоправителя.
Когда обер-полицмейстер пришел к себе в спальню, за окном уж стемнело, и он был очень сам собой недоволен - собирался же лечь пораньше. Даже ругнул Никодимку - зачем камердинер не присмотрел за барином и вовремя не позвал его спать.
Постель была свежа, прохладна и приятна - льняные простыни отрадны летом, в них горячему телу - блаженство. Архаров снял с себя решительно все и растянулся, раскинул руки, бормоча: хорошо-о-о…