Блудное художество
Шрифт:
И получалось, что снова под подозрением - все…
С этой мыслью Архаров провалился в неприятный, чугунный какой-то сон - и не на шутку перепугался, когда ощутил, что ноги его придавлены каменным одеялом, тяжесть ползет к горлу. Он во сне стал читать «Отче наш», проснулся, понял, что ночной кошмар удалось одолеть, и заснул снова, уже более мирно.
Утром в спальню заглянул очень довольный Никодимка.
– Господин Коробов вернуться изволил!
– Прелестно! Тащи его сюда!
– Так ваши милости, он к рассвету прибрел и чуть на крыльце не повалился! Спит теперь без задних ног! А грязен-то - как прах! Мы уж с него чулочки сняли, а чулочки в углу поставить - так сами стоять будут! И кафтанчик его нарядный чуть не в навозе вымазан…
– Где ж его нелегкая носила? Подавай кофей скорее. Как на дворе?
– Денек жаркий будет, так я вашим милостям опять окрошечки привезу! Ледяной, с семужкой или с севрюжинкой! Нешто в «Татьянке» такую окрошку подадут, как ваши милости любить изволят?
И Никодимка, счастливый оттого, что все в доме благолепно, и хозяин мирно настроен, и секретарь приплелся живой и невредимый, побежал прочь - чтобы черед несколько минут явиться с серебряным подносом.
Он стал сервировать фрыштик. Архаров схватил сладкий сухарик и, не дожидаясь кофея, начал его грызть.
Неожиданно под кроватью пискнуло и завозилось.
– Черт знает что!
– воскликнул Архаров.
– Никодимка!!! Дармоед! Мыши среди бела дня в спальне пищат! Полон дом дворни - некому кота, что ли, принести?!
Никодимка прекрасно знал - грызуны завелись от архаровских любимых сухарей. И знал, что Архаров осознает свою вину в этой неприятности. Поэтому он молча вышел и вернулся с лакеем Иваном. Иван держал наготове большой веник, тут же опустился на колени и принялся старательно выметать крошки, забирась в самые дальние подкроватные уголки. И тут послышалось тихое шипение.
– А ну, вылазь, вылазь!
– загребая веником, потребовал Иван.
Из-под кровати выглянула усатая взъерошенная рожица - и тут же Архаров, нагнувшись, ловко подхватил котенка под брюшко, поставил на простыню.
Котенок чувствовал себя, впрочем, весьма уверенно - стоял, задрав хвост, и глядел на Архарова очень знакомыми раскосыми глазищами.
– Извольте, ваша милость, я заберу, - сказал Иван.
– В людской девки завели, а она, дурочка, сюда забежала.
– Погоди забирать, - велел Архаров. Котенок ему нравился, хотя был невыразительной дворовой масти - в серо-бурую полоску, лишь на мордочке внизу - белое пятно. Котенок откуда-то знал, что тут ему - самое место.
Иван вновь полез веником под кровать и вымел придушенную мышь.
– Ишь ты!
– сказал он.
– И точно, что мышеловка. Девки сказывали, ее матка тем славится.
– Девки пусть другую кошку заводят, - распорядился Архаров.
– Эта пока тут поживет. А звать ее будем… Дунька. Дунька!
Котенок самоуверенно глядел на Архарова зелеными глазищами. Примерно так же, как другая Дунька в тот первый раз, когда примчалась сюда, незваная-непрошеная.
– Привыкнет, - сказал Иван.
– Мышеловки умные. А бывают кошки-крысоловки, те в большой цене.
– Ступай, - велел Архаров.
– Стой. Пусть с кухни плошку молока принесут.
Явление котенка было кстати - добрый ангел подал знак.
– Потому что они - крысы, а мы с тобой - коты, ясно?
– объяснил зверьку Архаров и одним пальцем почесал под мордочкой.
– Господин Тучков проснуться изволил?
– Их милости спят, а господин Лопухин спозаранку кофею спросили и лежат с книжицей в постели, - доложил Иван.
– Даже вслух читать изволят по-всякому.
– Как это по-всякому?
– На разные лады. То горестно, то весело, и даже вроде как петь изволят.
– Дуралей, это они вирши декламируют!
– блеснул познаниями Никодимка.
– Тучкова - будить и ко мне гнать в тычки, - распорядился Архаров.
– И без нежностей! Я вас знаю, он у вас любимчик.
Это было чистой правдой - вся архаровская дворня Левушку обожала. Как-то он, шумный и на первый взгляд весьма легкомысленный вертопрах, умудрялся привязывать к себе людей - архаровцы тоже стали его лучшими приятелями.
Но Тучков ворчал сквозь сон, лягался, и к тому часу, как Архаров уже был готов выезжать, его не удалось извлечь из постели.
Архаров был этим сильно недоволен, а тут еще пришел кучер Сенька, тоже очень сердитый, и сказал, что коли и дальше ездить по колдобинам Ходынки, то экипаж и вовсе развалится, а так - лишь чеку потеряли да с рессорами нечто страшное творится. Выезжать на карете, которая может рассыпаться на ходу, он категорически отказался, однако обещал с помощью Михея и Тихона к обеду все починить.
– Ладно, как починишь - сразу и езжай к конторе, - велел Архаров.
– А сейчас раздобудь мне извозчика, да почище.
Оказавшись в палатах Рязанского подворья, он первым делом вызвал к себе Шварца.
– Слыхал новость, Карл Иванович?
– Ваша милость имеет в виду мусью Дюбуа?
– Да, французишку. Докопайся, кто из десятских должен был там вечером бродить, отправь в подвал пьяную скотину! Все ж им растолковали, показали, как там можно по крыше лазить! Нет же, праздник они справляют! Турку они одолели! Сукины дети…
Немец всей физиономией дал понять, что чувства обер-полицмейстера он разделяет.
– А с утра Коробов вернулся. Проспится - наверняка что-то важное доложит. Не иначе, они с Федькой того шута горохового выследили! Это было бы кстати, да только знаешь что, Карл Иванович? Сдается, я уже с ума съехал малость, - признался Архаров.
– Каковы признаки умопомешательства вашей милости?
– деловито осведомился немец.
– Француза стилетом закололи. Кто - неведомо… молчи! Ты не первый год в полиции служишь! Убийца следов не оставил, и записки - я-де сотворил - также нет. Это мог быть и наш «черт», который стоял за прошлогодними проказами князя Горелова, но мог быть и тот, кто стянул из твоего подвала стилет. Демки уж нет, царствие ему небесное, но где-то ж тот стилет обретается? Коли не Демка его взял и не Елизарьев - статочно, кто-то из наших? И вот теперь надобно собирать людей, чтобы изловить наконец того штукаря, а я сижу сейчасс тобой в кабинете и боюсь звать их сюда! Понимаешь?
– взволнованно спросил Архаров.
– Как погляжу в их рожи - так все, мать бы их, праведники, все честно служат! А кто-то один - со стилетом за пазухой… И в самый неподходящий миг сие объявится! Что скажешь?