Блудное художество
Шрифт:
– И ручки красные, прелестно… - пробормотал он, присев в любимую свою позу и гладя пальцем безупречную яшму.
– Тоже ведь художество…
Это точно был ворованный сервиз мадам Дюбарри. Или же - блистательная подделка.
Архаровцы ждали, что он еще скажет. А он молчал.
Сервиз мадам Дюбарри так легко дался в руки, словно сам за Архаровым гнался, забежал вперед и неловко спрятался в подвале.
– Ваша милость, куль не выдержит, дозвольте, я мешки раздобуду, - сказал Тимофей.
– А ты хочешь это отсюда забрать?
– А как же?
– А никак… Ну-ка, все разворачивайте!
Непременно должен был явиться некий подвох!
Архаров присел на корточки, разглядывая тарелки, чашки, столовые приборы. Устин стоял над ним с фонарем наподобие бронзового канделябра.
– Федя, Тимофей, ну-ка, разложите мне все это добро по ранжиру - большие тарелки отдельно, малые отдельно, блюда - отдельно!
Несколько минут спустя стало понятно - сервиз присутствовал в рогожном куле не полностью, по меньшей мере половины недоставало. Архаров исходил из того, что больших тарелок насчитали восемь, малых - две, ложек - одиннадцать, малых ложек - десять, супниц, скорее всего, полагалась сервизу две, был кофейник - не было сахарницы и сливочника, хотя бы одного. И солонки не сыскалось.
Можно было предположить, что в результате каких-то сложных расчетов между французскими и российскими шурами сервиз был поделен на несколько доль, но ведь шуры не болваны - понимают, что целиком он стоит гораздо больше, чем ежели продавать по частям. С другой стороны, Архаров сразу знал - на такую дорогую вещь покупателей мало, и все они - при дворе. А раскидать его по одной тарелке - оно вроде и надежнее.
Итак, он, как трещала чета Матюшкиных, в Москве и найден обер-полицмейстером.
И что же дальше?
Архаров уже не раз думал о судьбе этого сервиза. Есть в Москве люди, кому он по карману, но сейчас у всех деньги со свистом вылетают из кошельков на всевозможные увеселения. Одна придворная карточная игра в великие тысячи игрокам обходится…
Начать с того, что сервиз могут предложить господину Потемкину, который приобретет его для подарка государыне. Тем более, что повод имеется - празднование Кючук-Кайнарджийского мира. Но с тем же успехом его могли бы предложить и самой государыне - это был бы знатный подарок новому фавориту, который уже не просто фаворит. Третье лицо - наследник цесаревич. Матушка его не балует, но Москва к нему благосклонна - и государыня могла бы по просьбе сына дать ему денег на дорогую игрушку, хотя в день своего рождения, 21 апреля, она подарила на радостях господину Потемкину пятьдесят тысяч рублей, Павлу же - недорогие часы… Ну так и замолила бы грех…
Еще года полтора назад сервиз мог приобрести кто-то из братьев Орловых. Но сейчас они не в чести. Вот разве что Алехан… так Алехан далеко, и когда будет с эскадрой обратно - одному Господу ведомо…
В ближайшее время, впрочем, никто никому ничего дарить не станет. Все награды ждут своего часа - 10 июля, празднуя годовщину Кючук-Кайнарджийского мира, государыня всем своим сотрудникам торжестенно раздаст чины, деревни, сервизы, шпаги с драгоценными эфесами, перстни с алмазами и прочее, и прочее…
Есть еще время, дабы предложить ей сервиз мадам Дюбарри.
Но - весь, целиком…
Коли сейчас забрать часть сервиза, то замысел скандала будет опрокинут. Однако есть в этом деле какие-то диковинные мелкие неувязки, их накопилось уж довольно, и каждая сама по себе, поди, гроша ломаного не стоит, а вместе они создают некое общее ощущение…
Архаров вспомнил давний спор между молодыми гвардейцами о куче. Он очень заинтересовался предметом спора и даже велел тогдашнему денщику своему Фомке принести с конюшни миску овса. Высыпав горсти две на стол, он добрых полчаса двигал зерна пальцем, пытаясь уловить тот миг, когда пропадает понятие «количество зерен», но возникает понятие «куча».
Неизвестно, сколько накопилось тех неувязок, но сейчас они явственно сложились в кучу.
– Ну-ка, орлы, заверните все опять в рогожу и закопайте, - распорядился, выпрямляясь, Архаров.
Орлы переглянулись - приказание было неожиданным.
– Федя, Канзафаров, полезайте туда, - Архаров показал на пролом, - схоронитесь. Ждите до утра. Сдается мне, чего-то вы тут дождетесь. Иванов… Иванов, какого черта ты здесь, а не при лошадях?!
– Ваша милость…
– Пошел наверх! Веди лошадей прямо к крыльцу, да ругайся погромче. Тимоша, иди первым, пальни по кустам разок - как если бы там кого приметил.
Тимофей кивнул и направился к каменной лестнице.
Устин с Ушаковым сгребли тарелки и супницу в рогожу, осторожно погрузили ее обратно в яму, пока закидывали землей - раздался выстрел.
– Утоптать, все сделать, как было, бочата сверху нагромоздить, - велел Архаров.
– Федя, слушай меня. Может статься, нам повезет наконец - те, кто эту кашу заварил, решал, что мы все отсюда убрались, и вновь здесь сойдутся. Ничего не затевать! Слушать, глядеть, запоминать, пойти следом. Я вас тут надолго не оставлю - пришлю подмогу. Да и Тимофей с ребятами тут поблизости будут. Знак - мяв кошачий. Петров, Ушаков, пошли отсюда…
И, поднимаясь по лестнице, обер-полицмейстер вдруг заорал благим матом:
– Да что за блядство такое! В нижний подвал к Шварцу всех отправлю! Кто додумался, будто тут шуры слам прячут? Днем, что ли, поглядеть не могли?! К монаху на хрен таких полицейских! Кого вы тут увидеть чаяли, хрен вам промеж глаз?!
И пока поднимался по лестнице, пока ему подводили коня, обер-полицмейстер крыл архаровцев весьма разнообразными сочетаниями общеизвестных слов. Речь его сводилась к тому, что его напрасно вызвали туда, где ничего нет, не было и никогда не будет, окромя рухнувших на голову кирпичных сводов.
Наконец Архаров с Клашкой поехали в сторону Никитских ворот, а Тимофей, Устин и Сергей Ушаков разбежались, перекликаясь и создавая видимость большого количества народа.
– Ну-ка, Иванов, скачи в контору, - порядочно отъехав от Гранатного переулка, вдруг сказал Архаров.
– Вели Гришке запрячь телегу. Кто там дневальные - пусть вместе с ним на телегу сядут и едут сюда. Надобно поскорее мертвое тело забрать к нам в мертвецкую…
В чем причина спешки - Клашка не понял. Архаров и сам не сумел бы объяснить ее вразумительно. А только ему казалось, что с телом - неладно, и чем скорее оно окажется в мертвецкой и будет отмыто от сажи - тем лучше.