Блудное художество
Шрифт:
– Стало быть, архаровской кашей угощаешь? Мадмуазель Фаншета, угодно ли кашицы?
– Алехан повернулся к Дуньке, которая незваной-непрошеной присела за стол, в некотором отдалении от мужчин.
– Нет, я апельсина хочу, - сказала Дунька. Она уже поняла, что этому здоровенному и лукавому кавалеру следует противоречить. А противоречить она умела - господин Захаров выучил, старому вольнодумцу нравилось, когда Дунька имела свое мнение и решительно его отстаивала. Обычно это его смешило чуть ли не до слез.
– Вели принести апельсинов, - приказал Алехан Меркурию Ивановичу.
– Ну что, Архаров, спрашивай, каким ветром меня сюда занесло…
Архаров вместо вопроса почти что лег грудью на стол, уперся локтями в столешницу, а подбородок уложил на переплетенные пальцы. Сие означало - считайте, ваше сиятельство, что вопрос задан.
– Соскучился я по Москве. В отставку выйду - здесь жить буду. Вот, бродил, глядел, заново осваивался. Что, дашь мне разрешение домишко поставить?
Архаров опустил глаза. Что же - к тому и шло. Братцы Алехана уже попросились в отставку - и никто их не удерживал. Он последний из всего лихого семейства еще служил государыне. Хотя было бы с ее стороны огромной ошибкой отстранять от государственных дел этого человека. Какие бы слухи не носились о его итальянском похождении.
– Куда торопиться, ваше сиятельство?
– спросил Архаров.
– Отслужил… - Алехан задумался, глядя в дно стопки и повторил со вздохом: - Отслужил… Распрощаюсь со службой достойно, уйду, задрав нос, вот увидишь. Так уйду, что вся столица ахнет. Сам знаешь, Архаров, служил я верно, многим был жалован, и на прощание покажу, что дары ее величества умел ценить. Не потому моя служба кончилась, что плохо служил, а потому, что и честь свою ниже службы поставил… О чем и судачат при дворе! Да мне что? Найду чем заняться. Вон театр в Москве построю, мадмуазель Фаншету на главные роли возьму…
– Нет!
– вскрикнула Дунька.
– Ни за что… ваше сиятельство!…
Архаров понял - она вспомнила Оперный дом и госпожу Тарантееву.
– Коли хочешь, я велю экипаж заложить, домой тебя отправлю, - сказал он, покосившись на графа: вот, мол, и мы знаем галантное обхождение, девок домой не на извозчиках отвозим.
– Пусть остается, - решил Алехан.
– Ей апельсины обещаны. Слыхал, небось, в какую пакость я втравился?
– А был ли выбор?
– спросил Архаров.
– Нет, брат, выбора не было. Мне сия пакость на роду была написана, - хмуро сказал Алехан.
– Налей, Архаров.
Архаров налил зеленоватой водки из хрустального графина в серебряную стопку. И покивал, безмолвно соглашаясь. Он знал, что от таковых пакостей уворачиваться напрасно - вон, сам в одночасье сделался из гвардейца полицейским. И хотя оба, Алехан и Архаров, выполняли нечаянное поручение судьбы на совесть, однако, ежели смотреть правде в глаза, пакость - она пакость и есть…
Пить Алехан, однако, сразу не стал.
– Они за мной там, в Италии, следили. Потому и выбрали. Да и не из кого было выбирать - один я в том Ливорно, околачивался. И офицеры мои при мне. Только, видишь ли, Архаров, со мной начинать с вранья негоже - они ж в первом письме такого нагородили! Князь Разумовский якобы в башкирских степях подвизается под прозванием Пугачева! Так-то все складно - дочь покойной государыни по европейским дворам шастает, братец ее родной - по башкирским степям - все семейство мне на тарелочке преподнесли.
Архаров все молчал, хотя не понял и половины - что за «они», какое письмо? Не то что в Москве - и в столице весьма смутно представляли себе ту интригу, в которую волей-неволей замешался Орлов. То есть, близким к государыне людям было ясно, что никакая дочь Елизаветы Петровны не могла вдруг возникнуть из небытия и отправиться в вояж, кормясь непонятно из чьих рук и вступая в самые неожиданные амурные союзы. Но чья это хитрая игра, кто с кем объединился и незримо стоит за спиной авантурьеры, есть ли в ее враках крупицы правды - сидя в Санкт-Петербурге, понять было сложно.
– К моей славе и чести взывала! К прямому нраву и справедливому уму! Театральная девка, откупщика улещая, чтобы колечко подарил, не столь нагло кумплиманы рассыпает…
До Архарова дошло - граф пересказывает первое послание самозванки. А до Дуньки ничего не дошло, но она внимательно смотрела в лицо статного кавалера, не смущаясь страшноватым шрамом - Марфа научила ее, какие особенности мужской внешности имеют смысл, а какими можно пренебречь. К тому же, по всей повадке Алехана было видно, что он привык нравиться дамам. Архаров рядом с ним отнюдь не казался ядреным кавалером - в необъятном своем шлафроке, почти лежа на столе, он гляделся старше Алехана, хотя старше как раз был Орлов - и на целых пять лет.
– А я не откупщик, слава Богу… Превосходство моего сердца! Там, Архаров, только превосходства моего кляпа недоставало, в том манифесте! Но это еще что! Писалось, якобы сия дама владеет подлинным завещанием покойной государыни. Тут я так хохотал - до икоты дохохотался. Однако что-то следовало предпринимать, коли на меня сия морока свалилась. Ты-то хоть меня разумеешь? Более-то разгребать новоявленную кучу дерьма некому.
Архаров кивнул дважды. Так, по его мнению, офицеру низшего чина полагалось соглашаться с офицером высшего чина. И, хотя Алехан никогда ему прямым начальством не был, а был его старший братец Григорий Орлов, Архаров ставил Алехана на куда более высокую ступеньку в своей воображаемой лестнице. Даже теперь, когда звезда братьев Орловых, можно сказать, закатилась, Архаров оставлял Алехана на той ступеньке, потому что сам, без подсказок, знал ему цену.
– Стал я разбирать - уж не та ли авантурьера, что прибыла из Константинополя? Про ту сказывали, будто живет на острова Парос и поселилась на аглицком судне. Что делать - посылаю на Парос майора Войновича с наказом - переговорить, и коли просто дура - послать ее сам ведает куда, а коли нечто сомнительное - звать ее ко мне в Ливорно. Оказалось, там иная дура подвизалась… И тогда же я писал государыне - буде потребуется, заманя авантурьеру на корабль, отослать прямо в Кронштадт, пусть с ней в столице разбираются. А будь моя воля - навязал бы ей камень на шею да и в воду…
Архаров несколько нахмурился: выходит, выдумка с ловушкой на корабле все же принадлежала Орлову…
– А откуда она, бывши в Турции, могла знать про маркиза Пугачева? И с чего ей вздумалось объявлять его своим братцем?
– спросил он. Для него Турция была невообразимо далеко - вести из России, по его разумению, туда три года брели, однако то, что турецкие вести долетали куда быстрее, его почему-то не смущало.
– Вот и я о том же задумался. Это, брат Архаров, и есть самое неприятное - что мы имеем дело не с сумасшедшей и не с мошенницей, обирающей богатых дуралеев, а с происками государства, уже много лет к нам недоброжелательного. Не уразумел?