Блудное художество
Шрифт:
– Я, ваше сиятельство, в Зарядье живу, во Псковском переулке… И ко мне приходит родня моя, братец двоюродный… порой у нас ночевать остается… И вот прошлой ночью так-то пришел, а утром вышел в одном исподнем на крыльцо и сгинул. Я ждала, ждала, страшно стало. Днем не появился, к вечеру не появился, ночью не появился… я - к вашему сиятельству… вот, имущества его принесла, чулки, башмаки, кафтан…
Бабенку следовало назвать дурой и отправить в канцелярию - пусть там кому-нибудь продиктует «явочную», но Архаров, подняв наконец голову от бумаг, посмотрел ей в лицо. Нет, дурой она, кажется, не была…
– А «слово и дело» для чего сказала?
– Так ваше сиятельство… он ведь в полиции служит… как же еще, коли арха… коли полицейский служитель пропал?…
– Как звать братца?
– быстро спросил Шварц.
– Яшкой.
– А по прозванию?
Вот тут Феклушка и задумалась. Отродясь Яшка-Скес ей о своем прозвании не говорил. Для их легкомысленных отношений и имени за глаза было довольно. А чтобы сестрица не знала братцева прозвания - для Москвы дело неслыханное.
– Ладно, Карл Иванович, - догадавшись о подоплеке этого родства, сказал Архаров.
– Не так уж много у нас тут Яшек.
Похоже, появилась наконец возможность ухватиться за хвост одного из тех мнимых полицейских, которые были замечены ночью, когда треть сервиза в подвале отыскалась, общими усилиями обрюхатили девку Фимку с Якиманки, тяжело ранили Абросимова и, скорее всего, еще много пакостей натворили. И, скорее всего, Яшкой назвался Семен Елизаров, имевший склонность к амурным похождениям.
Но Шварц первым догадался, о ком толкует Феклушка.
– Иванов! Поди, спроси молодцов, не обнаружился ли Скес, - велел он.
– Будет сделано, ваша милость, - Клашка поклонился и вышел.
Архаров поставил еще несколько росчерков и вздохнул с облегчением. Письменная повинность была им выполнена. Он посмотрел на бабу - нет, собой нехороша, вряд ли Елизаров на нее польстился, хотя всякие чудеса случаются…
– Карл Иванович, возьми-ка доносительницу к себе в подвал…
Феклушка в ужасе так и рухнула на колени.
– Да ваше сиятельство, да я-то чем провинилась?!
– заголосила она.
– Молчи, дура. Посидишь там в каморке. Узел тут оставь. Не бойся, не тронут.
– Не кобенься, сударыня, - миролюбиво добавил Шварц.
– Сие ненадолго.
Порядком напуганная Феклушка была им взята за плечо и выведена из кабинета.
– Карл Иванович, Ушакова ко мне, Петрова, Михея!
– крикнул вслед Архаров.
Из всех троих на месте был лишь Устин и тут же прибежал.
– Ну-ка, развяжи узел, - велел Архаров.
Прямо на стол были выложены вещи - включая грубые башмаки.
Устин обшарил карманы кафтана и поочередно предъявил Архарову добытое из карманов имущество - моточек веревки, платок, мешочек с огнивом, чистую сложенную тряпицу, перекрещенную веревочкой колоду потертых карт, маленький ножик в ноженках.
– Этот вроде Скесов, - неуверенно сказал Устин.
– И кошель на Скесов смахивает…
– Похоже на то…
Архаров был несколько разочарован - вот, оказывается, чье добро. Он догадывался, для каких добрых дел носит Яша этот бритвенной остроты нож, но не возражал - может, когда и в розыске пригодится.
– Что в кошеле?
Устин высыпал мелочь и достал сложенную бумажку, развернул, молча прочитал.
– Это его, ваша милость! Я сам ему писал!
– Читай.
И Устин прочитал, покраснев при этом до ушей:
– «Господи, дай твои ключи, Матерь Божья, дай свои замки. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.»
– Это что еще?
– спросил Архаров.
– Молитва, ваша милость, от воров. Чтобы кошеля не стянули… очень помогает…
– Это ты Скесу дал молитву от воров? Когда он сам любого шура переплюнет?
– Но вот же, ваша милость, и пригодилась!
– Да… Скесово, значит, добро… - тут Архаров крепко задумался.
– Петров, сходи вниз, приведи бабу, что у Карла Ивановича в каморке сидит. Не тронулась бы рассудком с перепугу.
– Ваша милость, а где он - Яша?
– Сам бы я хотел понять… Петров! Ты ведь что-то знаешь. Ну-ка, выкладывай!
– велел Архаров.
По Устинову лицу и дитя несмышленое бы догадалось, что архаровец держит в голове какие-то важные сведения о Скесе.
– Я, ваша милость, ничего толком не знаю. Он не рассказывал, а только все в Зарядье бегал… что-то он там заприметил…
– Прелестно, - сказал Архаров.
– И рухлядь его сыскалась в Зарядье. Ну-ка, вспоминай еще. Что у него было на уме?
– Карета, - подумав, отвечал Устин.
– Он карету с гербом на дверцах искал. Да она, поди, уж нашлась, про то Ушаков знает.
– На что ему?
Но Устин не знал.
Скес был далек от веры, но свято место пусто не бывает - и он установил для себя целый свод примет, большинство из коих запомнил еще с детства. Например - коли он чем-то занимался, то никогда никому не излагал дела полностью, а лишь намеками и экивоками, чтобы не сглазить.
– А что за карета? Кто в ней ездит?
Архаров знал, что в Зарядье есть и богатые дома - те, что стоят повыше, и бедное жилье - в низинках, там, где дурной от сырости воздух. И сейчас он надеялся, что Устин без подсказки вспомнит ховринский особняк. Хотя молодой граф был где-то далеко, в ссылке, которой заменили более суровую кару лишь потому, что он не на шутку расхворался, но как знать - он наверняка пишет письма родителям, а от родителей те письма еще Бог весть куда разбегаются.
– Ваша милость, он про ту карету еще с Захаром Ивановым толковал.