Блуждая в тумане
Шрифт:
Мария стояла на коленях и глядела на камень, а потом вдруг вспомнила свой последний визит к психологу, два распростертых тела и слова Виктора Андреевича: "Рано или поздно она все равно все вспомнит. Память уже возвращается. Пока она жива, мы в опасности". И начала разгребать мокрую землю пальцами. Камень засел глубоко, но мокрая земля оказалась податливой, и, наконец, заветный предмет оказался у нее в руках.
Камень был небольшим, размером с коробочку из-под печенья, круглую жестяную с фотографиями счастливых детишек. Мария вспомнила, как подарила такую же своему отцу. Он был большим ценителем сладостей. Печенье было двух видов:
Она вспомнила, как они вдвоем сидели на диване в гостиной и лакомились кругляшками печенья, запивая его горячим чаем с лимоном. Она не отказалась бы от такой трапезы и сейчас.
Насквозь промокшая, продрогшая Мария держала камень, не решаясь выполнить задуманное, и умирала от голода. А ела ли она с утра? И с ужасом поняла, что последний раз у нее во рту побывал всего лишь ломтик батона, и было это вчера днем. И откуда у нее только берутся силы? Но размышлять по этому поводу не было времени. Наверняка она стоит здесь с этим чертовым камнем уже не меньше часа. На самом деле прошло не более трех минут, но в сознании Марии время текло непостижимо медленно. Ей казалось, что целую вечность она бьет по мокрому замку, но было всего три удара; что он настолько прочный, что скорее у нее отвалятся руки, чем эта чертова железка, хотя он был настолько хлипким, что его можно было легко сбить простым ударом ноги. Казалось, что грохот стоит такой, что слышно в самом начале улицы, что тоже было неправдой.
Наконец, как в замедленной съемке она ступила на мокрую дорожку из гравия и оказалась на территории настолько знакомой, что перехватило дыхание. Мария помнила дощатый настил, змеей тянущийся вдоль дома и знала, что под одной из досок валяется упаковка из-под мармелада, которую каждый раз забывала выбросить. Узнала и высокую зеленую железную бочку, потому что сама красила, зеленый цвет был любимым, и, спустя какое-то время, хотела ее оживить, подрисовав глаза, нос картошкой и улыбку. Мария в нерешительности сделала еще шаг, и тут же воспоминания посыпались на нее стремительнее, чем схождение лавины в горах, и, если от последнего можно было как-то спастись, то от прошлого нет.
Слева от калитки стоял большой кованый велосипед. Она помнила его. На своей спине он держал целых три вазона с цветами: сиреневая петуния, синяя лобелия и желтый портулак. Она собиралась убрать последний и посадить еще одну петунию голубого цвета, а портулак поместить со стороны бани, когда, конечно, они построят баню. Сам велосипед тоже подвергался ее внутренней критике. Его доставили после заказа по интернету, и он оказался не совсем таким, каким она ожидала. Переднее колесо было чересчур большое, а рама выглядела, как неудачно приваренный кусок железа. Никакой элегантности. Мария собиралась выбросить его и купить новый. Собиралась, а потом ей стало его жаль.
С противоположной стороны располагался мини-пруд. Пока там плавала только одна уточка и две кувшинки белого цвета, позабытые с летней поры. Она помнила, как собиралась облагородить и его, пустив на воду целое семейство, а края пруда отделать рифленым заборчиком. Помнила и то, как не могла определиться с цветом. Еще в ее планах было сделать подсветку, чтобы по вечерам вода искрилась разными огнями, а он - темноволосый мужчина - обещал взяться за эту работу, как только устроится в компанию...
Так давно не напоминавшая о себе головная боль прорвалась в сознание, заставив Марию сжать виски, а лавина воспоминаний все не отступала.
В десяти шагах от калитки начинался огород. Его владения заканчивались у самой кромки забора, разделяющего их дом от соседнего. Она точно знала сколько шагов, потому что они с дочкой как-то играли в игру "Найди клад". Ее суть была проста: Мария зарывала какой-нибудь предмет (в тот раз это была пустая
Огород делился на пять секторов: зеленый лук, петрушка, укроп, морковь и редис. Каждый из секторов был помечен воткнутой в землю палочкой с цветной ленточкой. Эта идея принадлежала Катюшке. Ей нравилось всему добавлять цвета. Лук получил коричневую ленточку, потому что Катюшка не любила лук; петрушка и укроп - зеленые; морковь - оранжевую, а редис почему-то желтую. Почему она и сама объяснить не могла. Говорила, что просто так захотелось.
Они всей семьей любили собирать зелень для салата. Катюшка всегда порывалась нарвать укропа, муж испытывал слабость к зеленому луку и всегда добавлял его в тарелку, а Мария собирала все остальное.
Ближе к соседскому забору располагались две теплицы: с огурцами и с помидорами черри. Последнее было слабостью всей семьи: краснощекие пузырьки могли быть поданы как на завтрак, так на обед и на ужин. Как-то соседка пошутила, что однажды они и сами станут помидорного цвета. Катюшка тогда очень испугалась, правда всего на неделю. Потом любовь к сладким черри победила.
Она помнила, как Катюшка упала у этой самой калитки, когда они играли в догонялки: разбила коленку в кровь на дорожке из гравия и вместо того, чтобы плакать, кричала, что дорожка плохая, а потом рассердилась на теплицу с огурцами и зачем-то пнула дощечку, подпиравшую дверь.
Мария подошла к дому и поднялась на ступеньку, одну, вторую, третью, вспоминая, как дочка приговаривала: "Раз, два, три, уже внутри, мама, мама, посмотри" - и улыбалась своей беззаботной улыбкой, а потом убегала на кухню в поисках чего-нибудь вкусненького. На дальней полочке всегда можно было найти упаковку крекера или печенья "Мария". Последнее, по рассказам мужа, любила его мать. Мария очень бы хотела познакомиться с ней и с отцом мужа, но они умерли еще до знакомства Марии и... Юры?
Она поставила зонт у двери, там же бросила и сумку. Делая все на автомате, протянула руку к оконной раме, не глядя, нащупала сверху крючок и размотала веревку с ключом. Страх. Жуткий, сжимающий изнутри, подобно голодному питону и обволакивающий, словно плотный туман застил ее разум. Что она здесь делает? Зачем пытается узнать то, что так тщательно скрывает память? Не станет ли еще хуже? Не превратится ли ее жизнь в ад? Хотя может ли быть что-то страшнее того, что сейчас творится в ее жизни? И не связано ли все это с убийством Виктора Андреевича? И что, если ее жизнь окажется под угрозой? И ее муж, дочь...
Неужели она могла забыть свою семью?! Она боялась того, что может вспомнить, но еще больше боялась сойти с ума.
И повернула ключ.
Здесь все было как во сне: тот же столик с разноцветными подставками под горячее, те же кремовые обои, корзина с белыми розами, фотография с серыми глазами в белоснежной рамке. Все вокруг было точно таким же, каким виделось по ночам; точно таким же, каким запомнилось, не считая обильного слоя пыли.
Мария знала откуда царапина на полу возле столика - это Катюшка играла в дочки-матери и перетаскивала стулья, табуретки, ящик с инструментами в свой выдуманный дом под этим самым столом. Знала почему среди подставок под горячее нет белой и не потому, что этот цвет легко пачкался: просто Катюшка хотела все яркое, а она была не против. Эти подставки напоминали ей конфетти, что разбрасывают на дни рождения.