Боцман знает всё
Шрифт:
Казалось, что ветер может выплеснуть на берег всю воду из бухты, сорвать и разметать все причалы порта. Но как ни бесновалась бора, сдуть с перевала белую тучу она не смогла. Туча лежала тяжёлыми, мокрыми слоями ваты, заполняя все седловины, цепляясь за каждый выступ, за каждый камень.
На молоденьких акациях во дворе школы не осталось ни одного листочка.
Петя не слышал звонка. Он вздрогнул, когда Марья Семёновна сказала, тронув его за плечо:
— Петя, пойдём со мной.
В кабинете директора никого не было. Учительница сняла трубку телефона:
— Соедините
У Пети дрогнуло сердечко. Ему показалось, что учительница сказала «что» с испугом.
— Дать ему трубку? Хорошо… Вот, Петя, поговори с моим сыном. Он работает в рыбном порту и всё тебе объяснит.
— Вы слушаете, молодой человек? — услышал Петя голос сына Марьи Семёновны.
— Слушаю…
— Что же вас волнует?
— Папа… Он в море, а на горах… борода…
— Что же тут особенного?
— А ветер? Он же угонит папу… в Турцию…
— Кто это тебе сказал?
— Дедушка, стекольщик. Он тоже был рыбаком, и его утаскивало…
Сын учительницы засмеялся так громко, что в трубке затрещало.
— Так он когда плавал, твой дедушка? При царе Горохе? Они тогда на парусных фелюжках рыбачили, на лодчонках. Твой же отец на сейнере ходит в море. А на сейнере мотор в сто пятьдесят лошадиных сил. Он против любого ветра погонит судно. Уж ты не беспокойся. Если что и случится, мы немедленно пошлём на помощь спасательный корабль. У них на сейнере радио, они сразу могут сообщить нам… Эх ты. Маликов! Забыл, в какое время живёшь. Да теперь рыбак в море в такой же безопасности, как и ты в школе. Ну, а чтобы тебя окончательно успокоить, могу сообщить, что «Кефаль» подходит сейчас к Туапсинскому порту. На борту сейнера отличный улов. Можешь поздравить отца: его бригада закончила годовой план. Ясно?
— Ясно! — крикнул Петя в трубку и сияющими глазами глянул на Марью Семёновну.
Учительница смотрела на него, чуть наклонив седеющую голову, и улыбалась точь-в-точь как мама, тепло и ласково.
Хорошее море
Азовское море — мелкое море.
Ну что это за море, если целый километр надо идти по воде от берега, чтобы окунуться!
Чуть ли не у самого горизонта стоит в море подорванная гитлеровцами землечерпалка. Кто не знает, подумает, что она на плаву, а на самом деле она крепко сидит на илистом грунте.
Правда, около землечерпалки человеку с таким ростом, как у Ванька Четверикова, будет с ручками, и даже Сергею Комаревцеву там с головкой, но всё равно, что это за море: пять километров от берега, а глубины — сажень!
Конечно, есть в порту приличные глубины. До войны та самая землечерпалка каждый год выбирала грунт у полукилометрового причала и на подходах к нему, чтобы рыбацкие суда могли свободно
Азовское море — рыбацкое море.
Хотя моряки дальнего плавания и подтрунивают порой над азовцами, сочиняя побасенки вроде такой: «А мы тож, бывает, по недилям плаваем и берега не бачим, бо… камыши кругом, и мы тильки и слышимо, як по хуторам собаки гавкают…», сами азовцы относятся к своему мелкому рыбацкому морю с большим уважением.
А ребята из школы юнгов просто влюблены в своё море. Доказательством такой любви может служить и то, что Ванёк Четвериков вернулся из отпуска на десять дней раньше срока.
Он так и заявил встретившему его завхозу школы Степану Петровичу:
— По морю соскучился…
На это завхоз сказал:
— Очень приятно! А где ты думаешь довольствоваться эти десять дней? Сам знаешь камбуз — на «Волге», «Волга» — в плавании.
Ванёк только вздохнул в ответ. И не потому, что боялся остаться десять дней без довольствия; на это он ответил коротко: «Рыбу буду ловить». Вздохнул при напоминании о «Волге», красавице мотошхуне, белой, как пена прибоя, лёгкой, как чайка, проворной, как дельфин… Плавает она сейчас по Чёрному и Азовскому морям без него, без Ванька Четверикова. Но что ж поделаешь, если он ещё только перешёл на второй курс…
А по морю действительно Ванёк соскучился. Он и не предполагал, что за год так полюбит его. Правда, была тут ещё причина, почему он рано приехал из отпуска: хотелось ему хоть несколько дней посидеть с удочкой. Во время занятий и некогда было и боялся, что ребята поднимут на смех. Считалось, человеку, решившему стать капитаном или механиком рыбацкого судна, непристойно сидеть с удочкой и ловить бычков. А вот во время отпуска да ещё в жаркую пору, когда запрещён промысловый лов, совсем не стыдно посидеть с удочкой — никто ничего не скажет.
В следующие два дня выяснилось, что не один Ванёк заскучал по солёной воде — из отпуска прибыли ещё двое: Вася и Костик. Первый, как и Ванёк, — будущий капитан, второй — механик. А за ними прикатил и Сергей Комаревцев. Его приезду Ванёк не очень обрадовался: не ладили они с Сергеем. Уж больно Сергей кичился и тем, что вырос на берегу моря (он был из Туапсе), и тем, что плавал кролем, и даже тем, что был правофланговым. А Ванёк замыкал строй на левом фланге, и Сергей всегда подтрунивал над ним.
Вначале все ребята тоже посмеивались над своим левофланговым, но скоро перестали, да и сам Сергей немного прикусил язык, после того как начальник школы сказал:
«Напрасно вы, Комаревцев, задеваете товарища. Это только в строю вы на правом фланге, а в учёбе совсем наоборот: правофланговый Четвериков…»
Костик и Вася немедленно присоединились к Ваньку. Они смастерили себе удочки, накопали червей. Ванька, не сговариваясь, признали за старшего. Он выбирал место для ловли, у него хранились запасные крючки и лески.