Боевой расчет «попаданца»
Шрифт:
Летчик явно испуган, руки старательно тянет вверх, глаза бегают, губы трясутся. Первым делом выдергиваю у него из кобуры пистолет, и только тогда рассматриваю его внимательнее. На голове вместо кожаного шлема сетка с наушниками, комбинезон новенький — явно еще не оперившийся выкормыш Геринга. Непонятно только, как его сюда занесло? А второй? Явно наш «лаг». Он что, за ним гнался? Ладно, найдется переводчик — сам все расскажет, только «колоть» его надо быстро, пока в себя не пришел.
— Комм.
Стволом трофейного пистолета подталкиваю немца к машине. А мужики только рты пораскрывали — впервые живого немца видят так близко, я, впрочем,
— Епифанов, Дементьев! Парашют соберите, и в кузов.
Сначала в ЗиС погрузили пленного летчика, затем его парашют. Поехали. Командир дивизиона аж на месте подпрыгивал от нетерпения.
— Немец, товарищ капитан!
Напряжение на лице капитана плавно перетекло в радостную ухмылку.
— Ну слава богу!
И тут же прикусил язык. В эйфории от столь благополучно разрешившейся ситуации никто этой оговорки не заметил. Никто, кроме меня. Первым делом у меня отбирают трофейный пистолет под предлогом того, что сержантскому составу «не положено». Вот жлоб! Попросил бы по-человечески, я бы и сам отдал. Зачем мне лишний килограмм на ремне таскать, а капитану он нужен перед штабными связистками форсить. Во-вторых, капитан вознамерился записать сбитый самолет на счет своего дивизиона, но тут уже я встал за свой полк горой.
— А расход снарядов какой укажете? Один, восемьдесят пять мэмэ? Так таких орудий в вашем дивизионе отродясь не бывало! Или под сбитого «мессера» сотню тридцатисемимиллиметровых спишете?
— Надо будет — спишу! — злится капитан.
А вот это он зря, пленного летчика ждет основательный допрос, и про обстоятельства уничтожения самолета его спросят обязательно. Прикладывать к пленному такой рапорт — это все равно, что на самого себя донос написать.
— Что-то все у вас, товарищ капитан, не слава богу.
Командир дивизиона бросает на меня неприязненный взгляд, но обороты сбавляет. В конце концов, приходим к компромиссу: в рапорте капитан указывает, что самолет был сбит орудием нашего полка, временно прикомандированным к его дивизиону, что является сущей правдой. Он надеется, что местное начальство припишет сбитого своему дивизиону, а не чужому полку. Впрочем, подозреваю, что этот самолет будет записан и нам, и дивизиону. Помнится, когда-то я читал, что если просуммировать все немецкие самолеты, сбитые и нами, и союзниками за все время войны, то сумма получится ровно в два раза больше, чем их выпустила немецкая авиационная промышленность. Вот одно из удвоений сбитого я сейчас и наблюдаю, хорошо, если еще пилот «лага» на него претендовать не будет. Написав рапорт, капитан подобрел.
— Поедешь в штаб армии. Отвезешь пленного, заодно расскажешь об обстоятельствах, наверняка захотят узнать.
До штаба два часа езды. За это время немчик вполне может прийти в себя и начать запираться на допросе. Ничего страшного — в штабе армии наверняка есть специалисты, которые за двадцать минут самого упертого пленного «расколют» вместе с табуреткой, на которой он будет сидеть. Это в кино допрос ведут корректные разведчики и вежливые переводчики. В жизни все происходит жестче, быстрее и эффективнее. Но на всякий случай приказываю:
— Сашка, завяжи ему глаза.
— Зачем?
— А так ему страшнее будет.
Если не видишь, куда тебя везут, то нервы успокоить труднее. Когда добираемся до штаба армии, то нас уже ждут. Капитан дозвонился до начарта и сообщил о нашем приезде. Сообщение вызвало в штабе ажиотаж, особенно среди разведчиков. Летом сорок второго пленные немецкие летчики были нечастым явлением. Пленного сразу куда-то увели, а я попал в кабинетик красавца-полковника. Тот расспросил меня о результатах зенитной артиллерийской засады. В общем, понятно, что затея провалилась. Случайно сбитый истребитель — это не тот результат, ради которого все затевалось. Уже в конце разговора дверь приоткрылась.
— Разрешите?
— Проходи! Что интересного пленный рассказал?
В кабинетик вошел незнакомый подполковник. Незнакомый мне, хозяина он знал отлично.
— Не очень много, только-только на фронт попал, но по твоей части тоже кое-что имеется. А это и есть тот сержант, который его в плен брал?
— Тот, — подтвердил начарт, — и сбил, и в плен сам взял.
Подполковник рассмеялся.
— Да-а, не история, а сплошной анекдот. Ладно, слушайте.
Оказывается, взятый нами в плен летчик только что окончил авиационную школу или училище, не знаю, как точно называется то, что заканчивают будущие немецкие асы. Здесь он должен был постепенно, под руководством опытных пилотов, встать в строй и начать летать на боевые задания. А этот вылет был учебным, он должен был учиться ориентированию в сложных метеорологических условиях. Но судьба сыграла с ним злую шутку. То ли его ведущий сам сбился с курса, и они вышли к линии фронта, то ли наши «лаги» залетели в немецкий тыл, но так или иначе — они встретились. Причем тройка «лагов» заметила противника первой и успела набрать скорость на пикировании. «Лаг» самолет тяжелый, со слабым двигателем, разгоняется он долго, но если успел набрать скорость, то стряхнуть его с хвоста очень сложно.
Увидев атакующего противника, опытный немец нырнул в слой облачности, наш будущий пленный, естественно, пошел за ним. Но в облаках, видимо, проморгал маневр ведущего и, когда выскочил из облачности у земли, то, к своему ужасу, вместо своего ведущего впереди обнаружил русский истребитель у себя на хвосте. Видимо, пара «лагов» погналась за ведущим, а один пошел за ведомым. Юнец решил пойти вверх, надеясь на лучший вертикальный маневр своего «мессершмитта», но за штурвалом нашего самолета сидел летчик, который сумел использовать тактические преимущества своего положения. Расстояние между самолетами продолжало сокращаться, и из верхнего слоя облаков они выскочили почти одновременно. Тусклая крупнокалиберная трасса прошла рядом с фонарем «мессера», и его пилот бросил самолет вниз, надеясь увеличить дистанцию на пикировании. Частично ему это удалось, но воздух начал заканчиваться, приближалась земля, и ему пришлось опять лезть вверх. Более опытный советский пилот сумел сократить дистанцию, и разница во времени, с которой они опять появились над облаками, была совсем незначительной. Пришлось опять идти вниз.
Так они несколько раз пробивали облачность. Эти качели длились несколько минут, немец полностью потерял ориентацию и не мог определить, где он находится. В очередной раз оказавшись между облаками и землей, он, к своему ужасу, увидел, что пикирует прямо на зенитную батарею. К этому времени нервы его были на пределе — каждую секунду он ждал смертельную очередь в спину. А тут вспышка выстрела, взрыв прямо перед самолетом, мотор чихнул, видимо, пороховые газы попали в воздухозаборник. Нервная система пилота сдала, и он поспешил покинуть кабину, в которой все так стремились его убить.