Боевой Топор [Искупление Путника]
Шрифт:
Ривка сделала движение головой.
— Тогда тужься, тужься.
Через некоторое время вторая повивальная бабка, сменившая у постели Ривки свою компаньонку, удовлетворенно воскликнула:
— Марта, прорезывается головка!
Марта поспешила к постели.
Прошло томительных полчаса, и Фарадей увидала, что в руках повивальной бабки появился младенец.
— Шею опутала пуповина, — сипло сказала Марта. — Нож! Быстро! — она протянула руку.
Собрав последние силы, Ривка приподнялась на локтях и тревожно спросила:
— Он жив?
Возвратив нож, Марта ободряюще улыбнулась, но тут дверь отворилась,
В комнату никто не вошел, а кто стоял за открытой дверью, Фарадей видно не было, но зато она разглядела, как Марта изменилась в лице. Она поджала губы, нахмурилась и недоуменно переглянулась с не менее опешившей компаньонкой. Но это недоумение длилось недолго. Марта кому-то кивнула, завернула младенца в чистую простыню и угрюмо произнесла:
— Мне очень жаль, миледи, но ребенок мертворожденный. Его задушила пуповина.
Ривка исторгла крик, протянула руки и исступленно воскликнула:
— Дай мне ребенка! Я хочу посмотреть на него.
— Не стоит, — ответила Марта, отведя глаза в сторону. — Ты и так настрадалась, — она прижала младенца к груди, кивнула подручной и вместе с ней быстро вышла из комнаты.
— Дайте мне посмотреть на ребенка! — вскричала Ривка и попыталась спустить ноги с кровати, но сил у нее не осталось. Она застонала и снова откинулась на подушку.
Фарадей вопросительно посмотрела на Аксиса.
— Подождем, — шепнул он. — Посмотрим, что будет дальше.
Ривка не шевелилась, но вот из груди ее вырвался тяжкий вздох, и она прошептала:
— У меня украли ребенка. У меня украли ребенка.
И тут дверь отворилась снова.
Ривка встрепенулась и тотчас снова издала крик отчаяния, увидав, как разлетается в прах ее последняя надежда. В комнату вошли двое, оба в черных сутанах. Аксис не поверил своим глазам: Джейм и Морисон.
— Пришли прикончить меня? — глухо спросила Ривка.
Они не ответили. Морисон подошел к кровати, закутал Ривку в одеяло и взял ее на руки.
— Ты дал толковый совет, Морисон, — сказал Джейм. — Так и поступим. Отвезем блудницу к подножию Ледяных Альп. По крайней мере воронье не умрет с голоду.
— Лучше и придумать нельзя, — равнодушно ответил Морисон и вместе со своим компаньоном вышел из комнаты.
Фарадей взглянула на Аксиса. Черты его лица заострились, глаза сузились.
— Выходит, — медленно сказал он, — те страшные существа, что устроили бойню в этом монастыре, выкрали из склепа тело другой женщины, а Ривка умерла у подножия Ледяных Альп, — Аксис помолчал, а затем продолжил тихо, но жестко: — Но каков Джейм! Я всю жизнь верил ему, относился как к родному отцу, а он оказался негодяем и лицемером.
— А почему оставили в живых тебя? — спросила Фарадей.
— Ума не приложу, — Аксис пожал плечами. — Но придет день, и я все узнаю, и можешь не сомневаться, рассчитаюсь и с Джеймом, и с Морисоном.
Фарадей погладила Аксиса по плечу, заглянула ему в глаза. Аксис не шелохнулся. На его лице блуждала мрачная улыбка.
Не один Аксис испытывал смятение чувств. В то же время внизу, притаившись у монастырской стены, переминался с ноги на ногу Тимозел, сгорая от досады и нетерпения. Брат Фрэнсис вышел из обители час назад, а Фарадей и Аксис все еще там. Чем они занимаются?
Тимозел
Досада и раздражение — плохие помощники, и, верно, потому Тимозел не заметил, что и за ним наблюдают. А если бы заметил, то ужаснулся бы, ибо увидел бы Черного Человека, который являлся ему во сне. Черный Человек снисходительно улыбался.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
Древо Жизни
В начале третьей недели Снежного месяца, за четыре дня до праздника Йул, Азур вместе с Золотым Пером и аварами добралась до северной границы Аваринхейма, где у подножия Ледяных Альп произрастали светлые рощи, неизменное место встречи аваров и икарийцев. За неделю до этого им повстречались авары из двух других кланов, и оставшийся путь они проделали вместе с ними.
Неожиданно для Азур, в эту неделю ей пришлось настрадаться. Барсарб не разрешила ей общаться с аварами из других кланов, и потому Азур нередко оставалась одна, размышляя горестно у костра о своей дальнейшей судьбе, целиком зависевшей от аваров. В такое время издали доносились приглушенные голоса, а то и веселый смех, — собравшиеся у другого костра авары обменивались последними новостями — но это оживление и веселье только усугубляли ее уныние и подавленность. Иногда с Азур оставалась Иза, а иногда и Золотое Перо, но если Иза старалась ее развлечь, то Золотое Перо неизменно была задумчива, а на все вопросы отвечала неохотно и односложно.
Золотое Перо можно было понять. Ее сын жив — эта весть ошеломила ее, и теперь она думала лишь о нем, в то же время предаваясь воспоминаниям.
Как не вспомнить тот день, когда к ней на крышу сторожевой башни в Сигхолте, откуда она любовалась заснеженными горами, опустился крылатый диковинный человек. Она нисколько не испугалась, поняв, что перед ней икариец. Уже тогда ни икарийцев, ни аваров Ривка не считала врагами, а к учению Сенешаля относилась с пренебрежением, хотя и впитала его догматы чуть ли не с молоком матери. Этой метаморфозе Ривка была обязана трубадуру, появившемуся в королевском дворце, когда она была еще совсем молоденькой девушкой. Этот странствующий певец — красивый молодой человек с бледным лицом и копной волос цвета меди провел во дворце около месяца, развлекая короля Карела и придворных. Но случалось, этот певец, то ли из желания отвести душу, то ли из симпатии к задумчивой миловидной принцессе, пел ей одной и пел совершенно другие песни, не те, что исполнял перед чопорной, неулыбчивой публикой. Оставаясь с Ривкой наедине, он пел ей об аварах и икарийцах, об их жизни, об их обрядах и верованиях, о святилищах, таинственных, но прекрасных. Эти песни будоражили душу, воспаляли воображение, а когда трубадур ушел, отправившись в дальнейшие странствия, Ривка, оставаясь одна стала петь их сама, преисполняясь все большей и большей любовью к аварам и икарийцам.