Боевой вестник
Шрифт:
— Тринадцатый, — тихо выругался Леон.
— Нет, мой господин. Мне семнадцать…
— Поговорить. Мы можем поговорить?
— А-ах! — Она улыбнулась, впервые за все время. — Конечно, Леон. Мы можем поговорить.
— А наши с тобой разговоры ты обязана доносить своему хозяину?
— Нет… Ну, только если вы не замышляете ничего дурного. К тому же теперь вы мой хозяин, на то время, пока вы находитесь здесь или пока я вам не надоем. Я — подарок вам.
— Я посланник мира. Что дурного я могу замыслить? И кажется, дары вручаются навсегда?
—
— Ах ты, богохульница. — Леон улыбнулся. — Небось и бранные слова выкрикиваешь в постели?
— Простите, я что-то не так сказала?
— А почему у жен и наложниц императора лица прикрыты? Мне просто любопытно. У нас вот совсем другие обычаи. Коль уж я посланник в вашей империи, мне надлежит знать ваши порядки.
Леону очень хотелось знать побольше о той наложнице, и он надеялся, что такой вопрос не вызовет подозрений.
— Потому что они собственность императора. Они не всегда прикрывают лица, но на пышных церемониях так полагается. Есть пиры, где император и его женщины трапезничают. А есть такие, где они только предстают перед простыми смертными во всем величии. На таких они с вуалями.
— А отчего у всех вуали одного цвета, а у трех — розовые?
— Это мильнэри читэнэри.
— Что такое читэнэри, я уже понял. Наложница. А мильнэри?
— Девственница.
— Вот как? — удивленно хмыкнул принц. — И как же наложница остается девственницей? Я думал, наложницы предназначены для таких целей, которые невинности шансов не оставляют.
— Все так, Леон, но они должны пройти обучение, прежде чем возлечь с правителем.
— Любопытно. И что же это за обучение?
— Видите ли, господин, мужчины воюют, строят, мастерят, изобретают… Женщинам же должно украшать их жизнь. Иначе к чему им воевать, строить, изобретать и мастерить? Одни женщины постоянно что-то требуют. Кричат на своих мужчин. Упрекают их. Но… Если они умеют быть женщиной, им ничего не придется просить у своих мужчин. Те сами готовы будут дать им все, что угодно, лишь бы удержать такую женщину.
— Надобно ли правителю удерживать наложницу? Она и так в его власти.
— Верно, господин. Но это не значит, что она не должна уметь быть женщиной. — Шатиса поставила лампу на большую тумбу, украшенную малахитом и полупрозрачными синими камнями. — Ее походка может быть как у коровы, движения как у слона, взгляд ослиный, а голос жабий. А может быть иначе.
Она вдруг с легкостью сделала оборот, грациозно разведя руками, отчего подол одеяния изящно взметнулся. Веер волос также очертил круг и вернулся на место, слегка покачиваясь за спиной. Она взглянула на Леона глазами робкой хищницы.
— Может быть совсем иначе, — томно произнесла она, движениями рук подражая танцу кобры. — Ее походка может быть как у лани, движения — как чарующий танец змеи. Взгляд ее может манить, обещая неземное наслаждение
Леон с изумлением глядел на преображение рабыни, превратившейся вдруг в саму богиню Мию, в чьей власти страсть и обольщение.
— Она может предугадывать его желания, — продолжала Шатиса. — Предвосхищать каждый шаг. Читать его по глазам. По изгибу рта. По дыханию. Принимать его таким, каков он есть, и любить то, что она ему дает. Искать удовольствие в его удовольствии, а не думать только о своем. Ведь когда удовольствие обоюдное, оно становится сильнее во сто крат. А что может быть лучше удовольствия? Только стократное удовольствие…
Принц даже не заметил, как она приблизилась к нему почти вплотную, и теперь ее ладони почти касались его груди.
— Она будет уметь прикасаться к нему, не прикасаясь, от чего он будет счастлив. Она должна уметь подпевать его желанию своим и покорять так, как не способно целое воинство. Она увидит его уставшим и окружит такой нежностью и лаской, что после этого мужчина почувствует себя способным свернуть горы. Он будет полон сил, а она доведет его до такого изнеможения, что у него будет работать всего один мускул. Он стойкий и непоколебимый воин, а она будет знать такие сокровенные места его тела, через которые при помощи одного только языка способна будет вызвать из его суровых глаз потоки слез блаженства.
— Да чтоб мне… тринадцатого встретить… — тяжело дыша, пробормотал Леон. — И этому… их учат?..
Руки рабыни обвились вокруг шеи принца. Одна ладонь зарывалась пальцами в его волосы, а губы Шатисы обдавали дыханием левое ухо.
— Этому и я обучена, — шепнула она.
Он стянул бретели с ее плеч, и платье упало к ногам девушки. Совсем не смущаясь своей наготы, она осторожно сделала несколько шагов назад, чтобы он мог ее разглядеть.
— Вам нравится то, что вы видите, мой господин? — улыбнулась она, разводя руки.
— О да, черт возьми… Сними этот рабский ярлык немедленно.
Она повиновалась, и даже в этом простом движении было нечто манящее.
Табличка звякнула о пол. Принц приблизился к рабыне, будто предвкушающий победу завоеватель, и жадно схватил ее. Шатиса вскрикнула, со вздохом вновь обвивая руками его шею.
— Ты сейчас будешь выкрикивать мое имя так, чтоб его слышно было за морем в Артогно. Пусть король Хлодвиг знает, что он очень ошибся, думая, будто этой ссылкой оградил меня от беспутства, — рычал Леон, тяжело дыша.
Он поднял ее, поднес к большой и мягкой постели и опустил на перину. Затем принялся торопливо избавляться от одеяния, не сводя глаз с ее обнаженного тела. Он раздевался не с таким изяществом, да это и ни к чему, он ведь не женщина. Он мужчина. И сейчас ей это докажет. Может, даже не один раз. Похоже, два года в Тассирии он не будет так тосковать по дому, как думал совсем недавно.
ГЛАВА 11
Тайная грамота, упрямый лорд и тревожная весть