Бог, которого люблю
Шрифт:
Мне захотелось доказать ему, что он лжет. Предложил пари. Я покупаю ему бутылку водки и, если он выпьет и дойдет до дома, плачу ему 50 рублей. Если не дойдет, платит он мне. Он согласился и выпил. На улице мы как-то нелепо потерялись. Больше я его никогда не видел. Случилось ужасное: он попал в вытрезвитель и там умер.
В вытрезвителе он назвался моей фамилией, сказал мой адрес. После его смерти милиция пришла ко мне домой. Моей матери намеками сказали, что со мной случилось несчастье, и повезли ее в морг на опознание. Трудно представить, что она пережила.
А
– Убили Кольку, а теперь смеетесь, – сказала она…
Мы в ужасе вскочили и убежали.
Произошло то, чего не хотел больше всего – держать ответ перед Колькиной матерью.
В те дни пытался осмыслить, что же произошло?
На короткое время будто кто-то дал мне такую возможность – увидеть себя со стороны, своё уродливое высокомерие, прикоснуться к ужасающей боли Колькиной матери. Всё случившееся обличало меня. Имя моё стало известно. Его мать, которая видела меня всего лишь раз, когда приходил к ним домой полгода назад, узнала меня, сказал мне в лицо, что я убил его. И это была правда. Удивлялся, каким образом она могла различить моё лицо среди множества лиц, когда проходила мимо лавочки, на которой мы сидели в переходе метро. Всё моё нутро содрогнулось на мгновение от мысли, что это никак не могло быть случайностью. За этим стояла какая-то доселе неведомая мне сила.
Обличение было настолько всепроникающим и точным, что мне захотелось спрятаться, тут же убежать от него, как убежал от матери Николая. Захотелось как можно скорее забыть обо всём.
Так получилось, что в то злополучное время, примерно в течение года, я потерял трех близких друзей,
Вторая потеря (она не обернулась трагедией) тоже связана с желанием, сделать добро.
Мой друг Анатолий, с которым я проучился четыре года в одной группе в музыкальном училище, не был пьяницей, и Володя без всяких сомнений устроил его в доставку.
– Пусть поработает сезон, а потом отдаст двести рублей для начальства, – сказал Володя.
После окончания сезона Анатолий, под разными предлогами, денег не отдал, пообещал рассчитаться в следующем году, как только начнет работать. На следующий год он успел поработать лишь месяц, и его уволили за обсчет заказчиков.
– Он же сам говорил, что собрал на «Жигули», возьми с него хоть что-нибудь, это же твой человек, – мягко наступал на меня Володя.
Анатолий жил за городом. Телефона у него не было, и я поехал к нему. Не застав дома, оставил записку, что я, мол, оказался между двух огней, так как поручился за него, и с меня требуют хоть какую-то часть денег.
Через неделю, придя вечером домой, я прочел оставленную им записку. В ней говорилось, что он, дескать, думал, что мы друзья. Но, к сожалению, ошибся. Из его послания стало ясно: денег он не отдаст, и видеть меня не желает.
…Из всех моих друзей Олег жил, пожалуй, в наиболее обеспеченной семье. Его отец был полковник или даже генерал. Жили в прекрасной квартире, в большом доме. Отец устроил его в
Но и там он не удержался, его отчислили за неуспеваемость. Пришлось пойти в армию. Прослужил всего несколько месяцев, и отец, используя связи, добился для него отпуска на десять дней. На второй или третий день пребывания в отпуске он с утра зашел ко мне и, не застав, пошел к Бобу (нашему общему приятелю). Вечером, довольно поздно, вернулся домой сильно пьяным. Лег спать. Ночью упал с постели, разбил голову и, не приходя в сознание десять дней, умер. Все попытки родителей спасти его жизнь оказались напрасными.
Ни у Николая, ни у Олега на похоронах я не был. Вкрадчивый голос, впервые возникший во мне во время поездки к Свете на Север, который нашёптывал тогда не торопиться с женитьбой, говорил мне теперь: «Что толку идти их хоронить? Они уже мертвы. Они умерли по своей вине, пьяницы. Ты же предупреждал их. Ты не такой. Ты знаешь меру. Тебе это не грозит. Они умерли, а ты наслаждайся жизнью. Ты талантливый, только верь в свою звезду, в себя, и ничего с тобой не случится».
Мечта сделать блестящую карьеру после того, как обнаружил в себе способности к языкам, жила во мне, не давая покоя.
«Надо обязательно поступить в юридический институт, – размышлял я. – Как-нибудь окончу его, буду знать законы, и куплю себе должность. В этой стране все продается».
Как и я, Женька полагал, что талантлив и непременно когда-нибудь станет великим. Сколько же времени за 12 лет нашей дружбы мы провели в разговорах о знаменитых художниках и композиторах, сколько спорили, что важнее: труд или талант, или что первично – материя или сознание…
Однажды я поделился с ним планами поступить в юридический институт.
– Поступи и ты в какой-нибудь гуманитарный вуз. Например, в исторический, – предложил я ему. – Сделаем карьеру, будем помогать друг другу. Заплатим кому надо, чтобы в партию определили.
– Что, перевернем эту страну? – язвительно спросил он.
Денег постоянно не хватало. В конце концов, под влиянием «железного» Юры, с которым меня познакомил Володя, я перешел на другую работу: бросил доставку, где уже восемь месяцев числился в штате, и стал разъездным билетным кассиром в поездах.
Магическое число «сто» (такой была прибыль в рублях за смену) подтолкнуло меня преодолеть страх перед недосыпанием. Однако скоро выяснилось, что я не могу привыкнуть спать в поезде. Очевидно голова после сотрясения мозга (когда в двенадцать лет упал на катке) тряску не переносила.
Днем же, если был выбор: сон или встреча с друзьями, всегда выбирал друзей. Учеба в институте оказалась на последнем месте. Однажды, пропустив три-четыре недели занятий, я понял, что подошёл к черте, которую переступать нельзя: в понедельник, во что бы то ни стало, пойду на лекции.