Бог Войны
Шрифт:
Это вызвало новый смех, но Анлаф не развеселился. На мои слова он отвечать не стал, а вместо этого тихо переговорил с Торфинном. Тем временем арфист продолжал играть, и служанки подносили новые угощения. Тот воин, что пригласил нас в дом, объявил о нехватке эля, но похоже, выпито было немало, шум в зале становился пронзительнее — пока Эгиль не потребовал арфу. Раздались смешки, но Эгиль тронул струны, требуя тишины.
Он спел песню собственного сочинения, полную битв, пропитанной кровью земли и воронов, насыщавшихся плотью врагов. Но ни слова в той
— Эта песня предупреждает врагов о возможной судьбе, — как-то раз сказал он мне, — и напоминает, что мы все глупцы. И конечно же, глупцам песня нравится.
Когда стих последний аккорд, гости бурно приветствовали Эгиля. Еще несколько песен спел арфист Торфинна, но многие в зале уже заснули, а другие разбредались, спотыкаясь в северной темноте.
— Возвращаемся на корабль? — спросил меня Эгиль. — Мы узнали всё, что хотели.
Мы узнали, что большая часть кораблей Константина ушла на запад. Это будет доброй вестью для Этельстана, и я решил, что должен ее доставить. Я вздохнул.
— Значит, уходим утром, с отливом?
— И надеюсь, ветер изменится, — отозвался Эгиль, поскольку с юго-западным ветром это будет тяжело.
Эгиль встал, собираясь поблагодарить Торфинна за гостеприимство, но здоровяк уже спал, повалившись на стол. Мы вдвоём просто спрыгнули с помоста и направились к двери.
— Ты уже встречался с Анлафом? — спросил я, когда мы вышли на свежий ночной воздух.
— Никогда. Но о нём идет молва.
— Да, я слышал.
— Яростный, умный, честолюбивый.
— То есть, норвежец.
Эгиль рассмеялся.
— Я всего лишь хочу написать песню, которую будут петь до скончания века.
— Значит, тебе стоит поменьше тратить время на женщин.
— Но песня же будет о женщинах! О чем же еще?
Мы покинули усадьбу Торфинна, не спеша прошли между стойками, где сушились полоски тюленьего мяса, и оказались на ячменном поле. Луна то и дело пряталась за облаками. Позади нас где-то вскрикнула женщина, там смеялись мужчины и лаял пёс. Дул слабый ветерок. Перед нами открылось южное побережье, мы остановились, и я загляделся на Спирхафок.
— Мне будет его недоставать, — сказал я.
— Ты его продаешь? — удивился Эгиль.
— Никогда не слышал, что в Вальхалле есть корабли, — тихо сказал я.
— Они там будут, друг мой. И бескрайние моря, сильные ветры и острова с прекрасными женщинами.
Я с улыбкой обернулся, заслышав шаги. Машинально я положил руку на рукоять Вздоха змея, а потом увидел, что за нами идет Анлаф. Заметив мою ладонь на мече, он развел руки, показывая, что не имеет дурных намерений. Он был один. Луна, светившая меж облаков, отражалась от его бледных глаз, золота на шее и тусклого металла рукояти его меча. На том мече не было затейливых украшений. Просто оружие, и, как говорили, Анлаф умел им пользоваться.
— Эгиль Скаллагриммрсон, — поприветствовал он нас, — ты должен поехать в Дифлин.
— Должен, мой король?
— Мы любим поэтов! Музыку! И ты, лорд Утред, тоже должен поехать.
— Я не поэт, и ты точно не захочешь слышать, как я пою.
Анлаф слегка улыбнулся.
— Я хотел с тобой поговорить. — Он указал на большой камень у тропы. — Посидишь со мной?
Мы сели. Какое-то время Анлаф молча смотрел на Спирхафок.
— Твой корабль? — нарушил молчание он.
— Мой.
— Хорошо выглядит, — неохотно признал он. — Фризский?
— Фризский.
— Чем занят Этельстан? — неожиданно спросил он.
— Наказывает скоттов.
— За что?
— За то, что они скотты.
Он кивнул.
— Сколько у него воинов?
— Не меньше двух тысяч, может, и больше.
— А сколько еще он может собрать?
Я пожал плечами, потому что на этот вопрос, вероятно, нет ответа.
— Тысячи четыре? Или больше, если созовет фирд.
— Больше, — вставил Эгиль. — Он может привести пять тысяч воинов даже без фирда.
— Согласен, — сказал Анлаф. — Он оставил тысячу в Честере и Меймкестере, — он старательно произносил непривычные названия, — и на Мерзе у него есть флот. Поэтому, думаю, Константин и отправил туда свои корабли. Он ждал вторжения в Камбрию.
— А вместо этого Этельстан вторгся на востоке.
— И что теперь будет?
Бледные глаза вглядывались в мои.
— Кто знает, король?
Он коротко кивнул.
— Предположим, Константин выживет. Что тогда?
— Скотты горды, — сказал я, — и жестоки. Они захотят отомстить.
— Этельстан хочет править скоттами?
Я обдумал вопрос и покачал головой.
— Он требует Нортумбрию и хочет, чтобы скотты покинули Камбрию, вот и всё.
Анлаф нахмурился, размышляя.
— Константин не будет сейчас сражаться, если Этельстан не совершит серьезную ошибку. Он уйдет в холмы. Примет свое наказание. Конечно, будут стычки, погибнут люди, но Константин станет выжидать. Если Этельстан пойдет за ним в холмы, он окажется на неудобьях, в окружении врагов и без еды, так что ему придется убраться. И тогда Константин поведет армию в земли Этельстана, и это, — он помолчал, глядя мне в глаза, — станет концом Инглаланда.
— Может быть, — с сомнением произнес я, — но Этельстан всегда может собрать больше воинов, чем Константин.
— В самом деле? — Анлаф замолчал, и когда я не ответил, он едва заметно улыбнулся. — Константин хочет нечто большее, чем Камбрия, — спокойно сказал он. — Он хочет разрушить могущество саксов и будет рад союзникам.
— Норвежцам, — без выражения сказал я.
— Норвежцам, данам, язычникам. Нам. Подумай об этом, лорд Утред! Этельстан ненавидит язычников, хочет уничтожить их и изгнать из своей земли. Но Константин более проницательный. Он знает нашу мощь, и она нужна ему. Ему нужны щиты, мечи и копья, и он готов платить за них землей саксов. Один король презирает нас, другой принимает с радостью, так за кого станут сражаться северяне?