Бог войны
Шрифт:
Однако медлить было нельзя — мысль о том, что творит Арес с Афинами, и ненависть к богу войны не давали Кратосу расслабиться. Афина предупреждала, что времени мало, — значит, он не может долго греться на солнце, как ящерица.
Он подбежал по мощеной дорожке к основанию алтаря, где стоял, сверкая на солнце, большой саркофаг. Щурясь от ярких золотых отблесков, Кратос взобрался на гроб, чтобы рассмотреть крышку. Похоже, в этой чересчур богато украшенной могиле лежала очень важная персона. Он уцепился за крышку и, пустив в ход свою недюжинную силу, сорвал ее. Внутри лежал иссохший
— И это все? — обратился Кратос к небесам, разводя руками. — Все, что вы мне ниспослали?
Он наклонился, схватил скелет за голову и дернул — череп оторвался без усилий, испустив облако пыли, бывшей когда-то спинным мозгом. Кратос замахнулся и бросил его, будто желая в знак презрения зашвырнуть эти останки на Олимп.
Череп взмыл вверх, затем, в точности следуя своей траектории, упал обратно в руки спартанцу. Тот швырнул еще раз — наружу, однако упрямый снаряд, сверкнув на солнце, описал круг и снова вернулся. Кратос был уже готов к следующему броску, но гнев в нем наконец уступил место здравому смыслу: если от черепа так трудно избавиться, может быть, стоит его сохранить?
Спрыгнув с гроба, спартанец нащупал выгравированную на боковой стенке надпись. Мало-помалу буквы сложились в слова — Кратос отпрянул и потрясенно воззрился на череп, который по-прежнему держал в руке.
— Сын архитектора? Отец положил в эту шикарную усыпальницу твой жалкий труп? Но зачем… — Не успел он договорить, как за спиной раздался скрежет, и в основании алтаря открылся люк.
Кратос запрокинул голову и зарычал, не желая повиноваться, но выбора не было — он прыгнул. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он больно ударился о дно ямы. Оглядевшись, он убедился, что до Аида еще далеко, а другого пути, кроме как по коридору, нет.
— Ты бывал здесь раньше? — спросил спартанец, подняв череп и заглянув в пустые глазницы. — Твой отец предал тебя так же, как Арес предал меня?
Ответа не последовало. Впрочем, Кратос его и не ждал.
Готовый в любой момент отразить вражескую атаку, он бежал по обветшалому коридору, пока не уперся в массивную дверь с изображением черепа. Кратос нажал на нее плечом, однако никакого действия это не возымело. Тогда он засунул пальцы под дверь и попытался ее поднять, но чуть не надорвал спину. Тяжело дыша, спартанец понял, что сила здесь не поможет. Но как тогда быть?
Он отошел на два шага и несколько минут разглядывал узор на двери. Наконец ярость, вечно тлеющая в нем, вырвалась наружу — молниеносным движением он выхватил клинки Хаоса и обрушился на камень, преграждавший ему путь. Бешеная атака результатов не принесла, лишь воздух наполнился едким запахом каленого металла. Кратос взревел и бросился на дверь с удвоенным рвением, однако вскоре опустил клинки — гнев его не стих, но в мысли закралась тень рассудка.
— Череп! — воскликнул спартанец. — На двери изображен череп.
Подняв с земли голову сына архитектора, он приложил ее к знаку на двери, подошел ближе и увидел, что выпуклости черепа полностью соответствуют углублениям в камне. Кратос слегка нажал — в первую секунду ничего не произошло, но потом он почувствовал, как мертвая голова выскальзывает из его руки и исчезает
Кратос нагнулся и вновь дал волю гневу. На этот раз дверь поддалась и стала медленно, пядь за пядью, подниматься. Когда ее нижний край оказался на уровне груди, спартанец присел, перекувырнулся и встал на ноги уже по ту сторону прохода. Дверь с грохотом захлопнулась, и Кратос вскричал в безумной ярости — в храме, сражаясь с воинами Аида, он еще мог сдерживать свои мрачные видения, но здесь, где кошмарная реальность словно окутывала его погребальным саваном, у него не было шансов.
Спотыкаясь, врезаясь в стены и ничего не видя вокруг, он бросился вперед по туннелю, словно старался убежать от настигавших его видений. Прямо посреди дороги лежал, распластавшись, труп воина в доспехах, похожих на афинские. Несчастный все еще сжимал в безжизненной руке меч. Единственным признаком битвы была зловонная кровь живых мертвецов, которая покрывала его с головы до ног. Переступив через тело, Кратос увидел, что по всему полу туннеля, плавно ведущего наверх, к сводчатому проходу, разбросаны человеческие кости.
Когда же он заглянул в следующий зал, его взору предстала ужасная картина: помещение освещалось кострами из мертвых тел. Поднимавшийся от них черный дым смердел еще хуже, чем кровь нежити. В центре зала, по стенам которого плясали красноватые блики, создавая кошмарную иллюзию жизни, высилась пирамида из черепов.
Из тысячи черепов.
Кратос точно знал количество — он сам строил подобные пирамиды в прошлом, когда служил тому самому богу, который теперь был его злейшим врагом. Именно такие пирамиды его воины сложили из голов варварского войска в тот день, когда Арес ответил на его мольбу.
Как ни старался, Кратос был не в силах долее сопротивляться видениям. Воспоминания нахлынули на него, словно океанские волны, прорвавшие дамбу. Зал, храм, поиски ящика Пандоры — все стерлось из его сознания, уступив место картинам прошлого. Это были хорошие годы: он, самый молодой командир Спарты, вел свое постоянно растущее войско от победы к победе…
На поле боя царила тишина — смертельная тишина. Слышались лишь отдаленные крики ворон и стервятников, обожравшихся свежей плотью павших воинов. Ни одного другого звука. Ни одного стона, который бы испустил раненый, но все еще живой человек.
Выживших не было, потому что он приказал так. Только смерть.
Никакой пощады. Никаких пленных. Никакой жалости.
Его войско атаковало более слабую армию, а когда неприятельский предводитель попытался сдаться, Кратос приказал убить его гонцов на месте. Тяжелораненым, неспособным самостоятельно покинуть поле, мародеры из спартанского обоза за вознаграждение перерезали горло и в качестве трофея отрезали ухо. Кратос расплачивался с ними за каждого убитого.
Земля пропиталась кровью. Ходить между горами трупов было сродни шлепанью по грязи после проливного дождя. Разница заключалась лишь в том, что земля раскисла не от небесной влаги, а от человеческой крови, что истекла из десяти тысяч рубленых и колотых ран, нанесенных в бою, и из глоток, перерезанных после.