Богатая белая стерва
Шрифт:
Я сказал — Единственная причина, по которой существует расизм, черный или белый, не важно — глупость. Люди не рождаются глупыми. Они становятся таковыми добровольно, и остаются таковыми, поскольку глупость делает их жизнь комфортной. Мы не имеем дело ни с диктатором, ни с правящим классом, ни с группой заговорщиков-садистов в данном случае. Если тебе действительно нужно, чтобы расизм ушел, тебе следует убедить среднестатистического Джо — черного Джо и белого Джо — что они дураки, и тот, и другой. Я не говорю, что это невозможно. Но это займет уйму времени. Идея им не понравится.
Он
Я спросил Зинию, не считает ли она все это развлечением, устроенным для прикованного к кровати больного.
Она сказала — Многое из того, что он говорит — правда. Но я не буду опять его приводить если ты не хочешь. Все, что ты скажешь, Джин. Я тебя люблю. Ты знаешь, что я тебя люблю.
Драгоценная Зиния. Моя фригидная тигрица.
Я вижу это — как будто я сам присутствовал при ссоре Зинии с ее отцом. Могу себе представить, как старуха Зиния прыгает по комнате на своих гибких, пружинистых ногах — страстная маленькая тигрица. Родители у нее — вполне приличные люди, спокойные, рассудительные и по большей части безвредные. Их дом в Монтклэйр был когда-то самым мирным, самым спокойным домом в мире, я уверен, пока не родилась Зиния. С тех пор это — ревущий вулкан. Могу себе представить Зинию, кричащую на своего приличного, скромного черного отца, орущую во всю силу своих меццо-легких на свою боязливую, нежную белую мать — обзывает их страшными словами, обвиняет их в приношении в жертву счастья их детей (помимо нее детей у них не было) — ради их тупого идеализма и нездоровой похоти, или еще чего-нибудь. Провести детство и юность в Монтклэйр — не подарок для такой девушки, как Зиния, с ее-то темпераментом, но лично я считаю, что в ней есть что-то недоброе. Она была бы дикая где бы она не жила.
Кричит Зиния — чего вы пытаетесь достигнуть? [непеч. ] расовой гармонии? А знаете что! Мне плевать на расовую гармонию! Я хочу жизни! Я не хочу черную жизнь — хочу просто жизнь!
А теперь вдруг оказалось, что существуют умные черные лидеры, которым можно верить, у которых есть на Зинию виды. Она бывает так непоследовательна иногда. А потом еще заявляет мне, что она меня любит.
Вообще что-то очень много любви появилось, сразу и неожиданно. Мама меня любит, мой брат мне сказал по телефону «Я тебя люблю, мужик, брат», мой отец, в своей профессорской, с достоинством, манере меня тоже любит, Зиния любит, и даже Санди любила меня целую ночь. По необъяснимой причине, в этом океане любви только Джульен сообразил что, поскольку все мои ангажементы полетели к свиньям, вполне реальная нехватка средств наверняка имеет место, в отличие от воображаемой нехватки умных черных лидеров, в моей жизни. В свете этого он спустился вниз, выследил управдома, и заплатил за мою квартиру за месяц.
КОНЕЦ ЦИТАТЫ
Ни Юджин, ни Джульен не были полностью справедливы к Живой Легенде. Человек был в расстройстве, когда они к нему нагрянули. Двумя днями ранее он присутствовал на похоронах
— Скажи мне, что ты шутишь, — сказала Дебби.
— Совершенно не шучу, — Джульен положил манускрипт на стол и поправил очки. — Гром и молния, мужик этот — невыносимо скучный. Не вижу, как он может помочь — ни мне, ни вообще кому-нибудь. Он себе самому помочь не может. Тебе нужно было там быть — видела бы ты его.
— Кто тебе сказал, что тебе следовало оценивать его личные качества? Марша тебя туда вовсе не за этим послала.
— Ах, извини. Я позвоню Марше и извинюсь — мы с нею неправильно друг друга поняли.
— Нет, — сказала Дебби. — Марша не хочет с тобой больше говорить. Ты бесчувственный, неблагодарный эгоист.
— Да, я знаю. Но не упоминала ли она о других моих качествах, которые могут мой эгоизм компенсировать?
— Какие еще качества?
— У меня [непеч. ] большой.
— Не смешно, Джульен. Марша теперь даже со мной не хочет говорить, после того, что ты натворил. Ты вообще — думаешь когда-нибудь? Головой? Изо всех людей, которых ты мог оскорбить, ты выбрал именно… В смысле… С кем ты говорил! Ты хоть отдаешь себе отчет?
— Я знаю, с кем я говорил.
— Ну да? Знаешь? Он — самый великий актер современности, Джульен! Он всего лишь самый влиятельный человек в Голливуде, помимо — не помню, как зовут. А ты идешь и его оскорбляешь. Как ты мог!
— Он нагло хамил мне и Юджину полтора часа подряд. Поведал о том, как он сидел на горшке и следил за действиями таракана, помимо прочих глубоких своих мыслей.
— Про таракана?
— Представь себе.
— Это его излюбленное сравнение! Аллегория! Об этом все знают!
— Даже у моего ангельского терпения есть пределы.
— Только послушайте его! Джульен… Ну и самомнение! Даже не знаю, что на такое… Не думаю, что тебя когда-нибудь напечатают. Или поставят твою пьесу. Не с твоим отношением к людям.
— Полгода назад ты мне совсем другое говорила.
— Нет, нет, подожди. Пойми, Джульен. Я не говорю, что это я лично не найду способа тебя опубликовать или поставить. Не в этом дело. Я с тобой больше не работаю. Я говорю — никто никогда не сможет тебя опубликовать или…
— Ого! Подожди-ка. Что ты имеешь в виду? Ты со мной больше не работаешь?
— Я не могу, после того, что ты сделал. Ты что, шутишь? — она горько рассмеялась. — Ты — человек, который оскорбляет живые легенды. Извини, я не могу — я бы потеряла репутацию, а репутация в моем деле — главное.
Он вздохнул.
— Дебз, — сказал он. — Слушай. Мне очень жаль.
— Не нужно передо мной извиняться. Поздно.
— Я не извиняюсь. Мне тебя жаль. Не хотел бы я быть на твоем месте.
— Ага. Почему же, мистер Умник?