Богатство (др. изд.)
Шрифт:
В лесу сделали первый привал.
— Все здеся? — спросил староста.
— Пересчитайтесь.
Недосчитались вдовы явинского почтальона.
— Во подлая! — стали дружно бранить бабу. — От мира отбилась, знать, дурное удумала… с японцем осталась! Отойдя в сторонку, мужики-охотники порешили:
— Надо бабу или сюды притащить, или прикончить, чтобы она, курвища, не сказала японцам, кудыть мы подались всем миром.
Бросили жребий: выпало вернуться в Явино парню по имени Помпеи; не прекословя, он взял
— У кого пули надпилены?
Охотники на моржей всегда надрезали пули напильником, делая их разрывными — со страшной убойной силой, способной сокрушить мощные черепа морского зверя. Ему дали такую пулю.
— Хватай бабу за волосья и тащи к нам, — наставлял парня староста. — Ежели зарыпается, шваркни по ней и дуй обратно.
— Ладнось, — ответил Помпеи и побежал…
Он скоро достиг Явина и уже был близок от дома вдовы почтальона, когда со стороны околиц показались японские солдаты, шагавшие напрямик по свежевскопаным грядкам огородов. Без предупреждения они открыли огонь из карабинов, и бедный Помпеи, кружась под пулями, вскрикивал от каждого попадания:
— Ой!.. Ах!.. О-о!..
Падая наземь, парень пустил разрывную пулю в чистое небо и, суча ногами, затих посреди деревенской улицы, в пыли которой бродили равнодушные ко всему куры.
Вечером лейтенант Ямагато с помощью поручика Сато стали допытываться у вдовы явинского почтальона, куда делся тот молодой японец, что жил у нее, и почему он не встретил десант возле деревни Явино. Замучив пытками невинную женщину, самураи приступили к ужину… В этот тихий и благодатный камчатский вечер, под трескучее пение кузнечиков в высоченной траве, японцы поедали сметану и лакомились говядиной.
Над колокольнею прозрачной от ветхости старинной церквушки Явина развевался японский флаг. А при въезде в деревню лейтенант Ямагато укрепил столб, на котором приколотил доску с широковещательной надписью: СМЫСЛО НА ЭТОЙ ТЫНЬ ПИСАНИ СЛОВ:
ИМЕННА ЭТОТ ЗЕМЛЯ УЖЕ ПРИНАДЛЕЖАЛ— СЯ ЯПОНИЮ — ПОЭТОМУ КТО ТОГО ТРОГАЕТ ЭТО ТЫНЬ БУДЕТЕ УБИТА КОМАНДИР ЯПОНСКИ ВОЙСКИ Но в Петропавловске еще ничего не знали… К ИСПОЛНЕНИЮ ДОЛГА В эту же самую ночь, на другом краю Камчатки, в душной погибели черемухи, красивая камчадалка Наталья Ижева отдалась любимому… Потом, лежа в мокрой траве, долго плакала. Лепрозорий не был отгорожен от мира забором, можешь бежать куда глаза глядят, но бежать было некуда!
— Не плачь и верь мне, — сказал траппер Наталье. — Ты сама знаешь, что я давно смотрел на тебя совсем не так, как смотрю на остальных людей… Не плачь, не плачь, я что-нибудь придумаю. Здесь жить не останемся.
— Где же? Где же нам жить?
— О-о, ты еще не знаешь, как широк этот мир…
Утром огородник Матвей, догадываясь, где всю ночь до зари пропадала Наталья, строго выговорил Исполатову:
— Нехорошо поступаешь, Сашка… неладно.
Исполатов
— А ты, старче, не суйся не в свое дело.
Для верности траппер стукнул трехстволкой об пол, и опять (как тогда!) что-то тихо и внятно щелкнуло. Исполатов не думал, что у Матвея по-прежнему острый слух.
— Опять у тебя? — показал он на ружье. — Смотри, доиграешься, что тебе башку оторвет. Или закинь свой трояк на болото, или исправь курки… Я же слышал: у тебя опять сбросило!
— Да, Матвей, — подавленно ответил траппер. — Это на картечном стволе. Но в пулевых еще ни разу сброса не было…
— Взял девку, — продолжал свое огородник, — и без того богом обиженную, задурил ей голову. Конечно, Наташке жить бы да жить, но… лучше оставь ее. Не береди души девкиной! Ты погулял, собачек запряг, и до свиданья, а ей — хоть на стенку полезай.
— Не бубни. Надоело, старик.
— Старик… А тебе сколько вжарило?
— Тридцать восемь.
— Ото! После сорока на погост быстро поскачешь.
Исполатов ответил с угрожающей расстановкой:
— Ты ведь не спрашивал меня, что дальше будет.
— А что будет-то? Ни хрена уже не будет.
— Так ведь не закончится. Я человек цельный.
Прокаженный взял со стола стакан:
— Эвон посудина… Она цельная, покедова я не кокну ее. А про человека сказать, что он цельный, нельзя. Никто ж не видит, сколько трещин в душе у каждого! Ох, Сашка, я ведь про тебя все знаю… Бить бы тебя, да сил у меня не стало.
— Меня уже били, Матвей, а что толку?
— Опять в город? — спросил огородник.
— Да, надо…
— Не обидь Наташку-то.
— Никогда!
Наталья проводила его по глухой звериной тропе.
— Только не брось меня, — взмолилась женщина. Он поцеловал ее в прекрасные раскосые глаза.
— Мне с тобою еще здорово повезет, — сказал траппер. И ушел — бесшумно, словно зверь, ни разу не оглянувшись.
Плачущая камчадалка вернулась в лепрозорий.
— Привыкай, — сказал ей Матвей.
Он появился в Петропавловске как раз в тот день, когда прибыл гонец с полетучкой от явинского старосты.
Мужик толковый, — хвалил старосту Соломин. — В напрасный бой ввязываться не стал, а — исправно отвел жителей в горы Кима…
Это где такие? — Андрей Петрович посмотрел на карту. — Ага, вот здесь. Что ж, теперь очередь за нами!
— Не забывайте про Гижигу, — напомнил траппер.
— Я только и думаю, как выбить японцев с Камчатки и как доставить гижигинцам продовольствие…
Если в прошлую навигацию проникнуть на Гижигу кораблям не позволила сложная ледовая обстановка, то в этом военном году (даже при условии, если ветры отожмут ледяной припай к югу) японцы русских кораблей на Гижигу не пропустят.
— Вам приходилось когда-либо голодать?