Богатство
Шрифт:
— Так будет лучше. Но старайтесь поменьше глазеть за борт, там ничего интересного пока не наблюдается…
— Дай и мне хлебнуть, — попросил его Егоршин.
— Сначала укачайся, старина.
— Не для того ем, чтобы рыбок кормить…
Большие зеленые волны бежали вровень с фальшбортом корабля, их загнутые языки торопливо облизывали кромку палубы, по которой, хватаясь за штаги и ванты, передвигались люди.
— Хороший ветер, — прокричал Жабин, — очень хороший!
От самого Петропавловска до мыса Лопатка почти не было людских поселений, а если на берегу
— Еще до Лопатки сделаем поворот, — сообщил Жабин.
На рассвете третьего дня он завел шхуну в маленькую, но удобную бухту, где спрятал ее под навесом скалы. Прапорщик объяснил, что именно здесь, вблизи мыса Лопатка, следует дождаться дурной погоды, чтобы затем незаметненько для японцев выбраться в Охотское море.
— Говорят, на Кокутане стоят пушки?
Жабин ответил Исполатову:
— Потому-то и не стоит соваться туда сгоряча…
Ожидать погоды в пустынной бухте было крайне томительно. Карты всем надоели, и ополченцы, собравшись в кружок, убивали время в воспоминаниях. Исполатов никогда не думал, что эти люди, которых он часто встречал в шалманах Петропавловска, эти неказистые мужики, с головою ушедшие в хозяйство и тяжелый быт, имели дерзкое геройское прошлое.
Совсем неожиданно по шхуне пронеслась тревога:
— Корабль… Кого-то несет сюды нелегкая!
Жабин суровым окриком, размахивая костылем, загнал ополченцев в трюмы, чтобы носа на палубе не показывали (это было правильно, ибо пустая палуба корабля не вызывает подозрений). Затем прапорщик рассматривал струйку дыма над горизонтом, похожую на легкий мазок акварелью, он долго вглядывался в очертания корабельного корпуса…
Опустив бинокль, Жабин сообщил:
— Я узнал его. Это легкий английский крейсер «Эльджерейн», который уже давно крутится в наших морях.
— Что надобно тут джентльменам? — спросил траппер.
Жабин пожал плечами. Но он ощутил серьезное беспокойство, когда крейсер вдруг начал заворачивать за Лопатку, чтобы войти в густосиний «холодильник» Охотского моря.
— Вот это странно, — призадумался Жабин. — Англичане в Охотское море раньше старались не залезать…
Подозрения гидрографа имели основания. Англия покровительствовала японской военщине. Англия щедро вливала в японские банки свои полнокровные займы. Прегордые лорды Уайтхолла откровенно желали поражения российской армии и на морских коммуникациях явно вредили русскому флоту.
— Когда же завернем за Лопатку? — приставали к Жабину.
— Погоди, — отвечал он. — Еще нет погоды…
Если бы не прапорщик Жабин, вряд ли экспедиция из Петропавловска увенчалась успехом. Опытный моряк, он терпеливо (как это умеют делать только хорошие моряки) выждал нашествия тумана. А вместе с «молоком» пролив между Кокутаном и Лопаткой затянуло противным и липким «бусом». Это был дождь особой породы — дальневосточной: почти микроскопические капли воды насквозь пронизали воздух, но самого дождя даже
— Вот такая дрянь мне по душе, — решился Жабин.
Снова поставили паруса, и шхуна «Камчатка», вывернувшись из бухты, потянулась в разъятое горло узенького пролива. Справа виднелась Лопатка, а слева совсем пропал остров Шумшу с его выпирающей скалой — Кокутаном. Если там и стояли возле пушек дежурные, они бы ничего не смогли разглядеть, а тем более прицелиться… Охотское море встретило десантников редкими подталыми льдинами. Форштевень корабля часто разрушал их своим накатом, и лед мягко крошился, утопая под днищем. Где-то в тумане сипло и безысходно орали секачи, зовущие в свои гаремы непослушных молоденьких самок.
Покинув Петропавловск 16 июня, «Камчатка» находилась в море уже более двух недель. Припасы, взятые в дорогу, давно истощились. Жабин теперь наверняка не отказался бы от куска «собачьей» юколы, но Егоршин показал ему опустевший мешок:
— Надо было раньше носа не воротить…
Впрочем, до места высадки оставалось недалеко. Егоршин, не раз бивший зверя в этих краях, сам же и выбирал бережок для десантирования. И будьте уверены — выбрал не так, как выбрали его японцы: ополченцам не пришлось месить грязищу рыбного перегноя, с палубы они ступили на твердую землю, где их сразу с головою заботливо укрыла высокая стенка дикого шеломайника — кому лес, а кому трава…
Жабин тоже сошел на берег, попрощался с каждым:
— Конечно, снова увидеть всех вас мне уже не удастся. Война есть война, тут ничего не справишь. Ступайте своим путем, а мне пожелайте удачи во льдах.
Шхуна отошла в море, беря курс на Гижигу. Десантники примерились к ноше, проверили оружие, подтянули штаны. Егоршин, опершись на берданку, сказал:
— Покеда не тронулись, надо бы решить, кого слушаться. Без батьки никому в пекло прыгать не хочется.
— Слушаться меня! — объявил Исполатов. — Идем не на ярмарку, и если я замечу в ком-либо шатание, так знайте сразу — церемоний разводить не стану, убью!
При этом посмотрел на Расстригина и на Блинова. Подкинув в руке карабин, сказал просто:
— Пошли, братцы!
Шеломайник быстро объял их со всех сторон, сделав невидимыми ни для врагов, ни даже для друзей.
Скоро пропали запахи моря, стали ощутимее ароматы трав. Исполатов шагал подле Егоршииа.
— Давай сначала отыщем в горах мужиков явинских, потом надо соображать, как соединиться с мильковской дружиной.
— Мишка-то не напутает ли чего? — спросил зверобой.
— Не один же он там… поправят Мишку.
Не сразу, но все же отыскали табор явинских жителей которые, охотясь и собирая орехи, блуждали по лесистым отрогам между Ключевским озером и вулканом Опальным. Староста жаловался, что горные бараны столь пугливы — н никак не взять их на мушку, мяса давно не ели. Но никто из явинцев, и даже дети, страдавшие больше взрослых, никто не желал вернуться в деревню, занятую врагами. Мужики очень тосковали по собакам, которые небось прибежали домой, а хозяев-то и нету.
— Наверняка японцы их, бедных, перестукали.