Богатыи?. Свободныи?. (не) Мои?
Шрифт:
Что Холодов сделал бы или сказал бы дальше, мне узнать сегодня не дано.
– Олеся! – зовет меня знакомый голос.
Обернувшись расплываюсь в улыбке:
– Лука!
– Увидел и гадаю, ты это или не ты, – продолжает говорить парень, не замечая напряжения, повисшего в воздухе, и недовольства, написанного всеми красками на лице Холодова.
Я же разглядываю его во все глаза. Он уже и не парень вовсе. Молодой мужчина. И выглядит старше своих девятнадцати. А еще я замечаю за его спиной крепких мужиков в
Отступаю от Холодова. Не хочу никакой двусмысленности. Понимаю, что Луке до этого всего дела нет. И тем не менее..
– Какой ты стал! – тяну восхищенно.
А в памяти долговязые подростки – он и сын, уплетающие приготовленные мною блинчики. С малиновым вареньем. Как давно это было. И недавно. В моем сыне уже нет ничего от того подростка. А в Луке – и подавно.
– Олесь, а Матвей? Вы переехали, что ли? Он на связь полгода как не выходит.
Да, полгода. Как раз тогда, когда наша жизнь с Матвеем так поменялась.
Потом Лука ловит один из фирменных взглядов Холодова и интересуется без суеты:
– Владислав Сергеевич, я помешал?
Вот как – они знакомы. Хотя о чем я... Наверняка, Холодов знаком и с отцом Луки, и с ним самим. Лука – друг Матвея. И пока они были помельче, мы много общались – тренировки, сборы, соревнования. На которых Матвея сопровождала я, а Луку – отец. Потом Валера хорошо поднялся, перебрался в Москву, но виделись по-прежнему часто. Парни всерьез занимались спортом.
Несмотря на то, что Лука спрашивал вроде как Холодова, отвечаю я.
С его величайшеством мы вроде все выяснили. Да и выяснять по большому счету нечего.
– Не помешал ты! Мы уже распрощались, – не успеваю выговорить, как меня обжигает очередной взгляд недобрых синих глаз.
Ну его! Пусть к Неверовой возвращается. Ей он нужнее.
– Переехали, но недавно, – но про то, куда пропал Матвей, ничего не говорю.
Поступок отца сказался на нем не лучшим образом. И возможно общение с Лукой, за которого его отец всегда стоял как крепость, стало для Матвея не таким простым, как раньше. Но сейчас сын отошел. И будет Луке рад, я надеюсь.
– Я домой вот собралась. Да и Матвей уже дома, – говорю, а сама стараюсь отойти от Холодова подальше.
Пообщались сегодня. Достаточно.
– Давай я тебя отвезу? – предлагает Лука, – Заодно с Матвеем встречусь. И вставлю ему за то, что пропал.
Я не собираюсь отказываться. Хотя место, где мы теперь живем не для приема гостей. Однако это не моя вина. И я выкарабкаюсь.
Матвею же сейчас нужны друзья. Тем более такие. Которые не отвернутся.
Комфортный салон, негромкая музыка, веселая болтовня ни о чем – все это почти стирает события этого дня, Холодова с Неверовой, увольнение.
А вот в подъезде Лука осматривается уже непонимающе. Еще более удивленным
Зайдя в комнату и поняв, что это все наши апартаменты, он не выдерживает и, бросив опешившему от неожиданного визита Матвею:
– Здорово, бро, – огрев того по спине, чтобы быстрей пришел в себя, сразу же выдает, – Я не понял вообще, а это что?
Он обводит пространство с полуразваленным креслом времен моей бабушки и просевшим диваном руками.
– Я и Матвей здесь живем, – специально так формулирую ответ, что ситуация после него была воспринята однозначно.
Только вот не воспринимается им. Никак.
– Какого ***? – вылетает у него непроизвольно.
Видимо, столкновение с реальностью выбило у него почву из-под ног. И он не догоняет, как мы здесь оказались. Потому что при мне он, Матвей, их общие приятели не выражаются. Но сейчас он даже не смущается.
Вместо меня отвечает Матвей.
– Ни какого. Господин Белов устроил личную жизнь. И решил, что бывшей семье достаточно пяти тысяч аликов. В рублях. А всё остальное – его.
Лука безмолвствует. Только недолго.
– Олесь, можно я Матвея заберу? Потусим немного.
– Само собой.
Я для этого Луку с собой и привела. Тяжело сыну одному. Да еще и в той дебильной школе. И после предательства близкого человека. Пусть хоть выговорится. Потому что со мной на эту тему он не говорит. А выплеснуть это все надо.
В другое время я бы накрыла ребятам стол, до отвала накормила вкусностями и со спокойной душой отпустила на волю. Но здесь... Когда на кухню я захожу, только сделав над собой усилие.. . Пусть лучше пойдут погуляют.
Они уходят.
Мне же хочется чаю. Горячего, липового, с медом. Успокоиться. Не думать о том, что снова надо искать работу. Не думать о том, реально ли Холодов собирается усложнить мне ее поиски. Не думать... Не думать о выражении лица Луки, когда он увидел, где мы живем.
На кухне сосед. Все по классике – в растянутых штанах, майке-алкоголичке и с сигаретой в зубах. Сколько ему? Сорок? Пятьдесят? Не важно.
Он демонстративно затягивается и выпускает дым в мою сторону. Я ведь просила его не курить. Весь его вид кричит: "Чё ты мне сделаешь?"
Как мне надоели эти мужики! Или это мне мудаки так надоели?
Выдергиваю у него изо рта сигарету, тушу под струей воды и выбрасываю в мусор.
А пьяный и офигевший мужик, поднимаясь со своего места, тянет:
– Да я тебя...
Что он со мной сделает, договорить не успевает. Кулак привычно врезается в бок соседа. В печень. Желание разговаривать у него пропадает мгновенно.
Зато оно появляется у меня.
– Еще раз в квартире закуришь – убью!
Вот ведь. Довели, сволочи.