Богатыи?. Свободныи?. (не) Мои?
Шрифт:
Саркисян наклоняет голову на бок и вопросительно на меня смотрит:
– Что тебе мешает поступать так, как ты говоришь?
Легко рассуждать, когда дело не касается тебя лично. И умным тогда быть просто.
– Я сам, Тимур. Я сам себе мешаю. Не знаю, выдержу ли.
– Но так, как ты поступаешь сейчас, ты тоже ничего хорошего не добился. И не добьешься. Ты ее только отталкиваешь. А она, Влад, твердо собралась жить головой. Чтобы получить что-то стоящее, нужно прикладывать
Он встает, передает мне ручку и бумаги. Переключаюсь на документы, внимательно их читаю. Они в порядке, поэтому подписываю.
– Наберись терпения, – советует мне Саркисян, уходя.
Я бы хотел. Только не получается.
Засыпаю, сидя на диване. Даже не знаю, как это произошло.
Будит меня грохот в коридоре. Уже поздно, осознаю это, взглянув на часы.
Иду на шум и застываю , когда вижу сына.
Пьяного.
Он еле держится на ногах и то благодаря тому, что опирается о стену.
– О, Владислав Сергеевич! Вы дома? Приветствую! – икает после того, как сказал это.
Делает попытку шагнуть. И мне приходится его ловить, чтобы голову свою не расшиб.
– Это еще что такое? – цежу, сквозь зубы, стараясь не сорваться.
– Слушай, – говорит внезапно абсолютно нормальным голосом, что я уже начинаю сомневаться в том, что он пьян, – Может, у нас с тобой проклятие какое семейное? Что ж мы на хрен никому не нужны? Только из-за бабок твоих?
Я был готов ему вломить, но после этих слов передумал.
Что-то случилось у парня. И видимо серьезное. Раз он так надрался.
Он ведь не пьет. Считает это за слабость. А слабаков он презирает.
Нужно будет с ним поговорить, когда проспится.
Отвожу его в комнату, укладываю спать.
Давненько этого не делал.
Маленькие детки – маленькие бедки. А большие...
Глава 17
На момент этой сцены и Артем, и Полина – совершеннолетние.
Артем Холодов
С закрытыми глазами чувствую, как острая боль бьет в затылок, потом отдает в виски. Со стоном зажмуриваюсь. Но так тоже не легче. Во рту словно кто-то обосрался. И пить хочется нестерпимо.
День какой сегодня? Суббота, вроде. Значит, не надо никуда. Хоть это хорошо.
Надо встать. Дойти до кухни. Выпить таблетку и попить воды.
Кое-как сползаю с кровати. И тут же тошнота подкатывает к горлу.
Больше никогда пить не буду.
Ничего крепче кваса.
При мысли о напитке издаю булькающий звук, зажимаю рот рукой и мчусь в ванную. Где меня, ожидаемо, выворачивает.
Отдышавшись, плетусь на кухню.
Зайдя в помещение, с удивлением вижу отца. С чашкой кофе у панорамного окна.
– Проснулся, юный алкоголик?
Морщусь. Это же надо было ему с утра попасться.
Хотя не такое уж и утро.
– А ты чего не на работе? Одиннадцать уже. Деньги все разворуют.
– Решил дождаться, когда мой единственный наследник встанет. И спросить у него, с чего вдруг я должен его по вечерам затаскивать домой?
Морщусь сильнее. Нахожу лекарство и проглатываю его.
Еще и не помню, как вчера у себя в комнате оказался. Неужели, и правда, он меня довел и спать положил?
Странно, что возле порога не оставил.
– Слишком крепким оказался апельсиновый сок, – отвечаю ему, потому что он явно ждет ответа.
Не рассказывать же ему, что мне понравилась чужая девушка. И она меня отшила. Что было предсказуемо.
– Да? – недоверчиво переспрашивает он, – А кто-то вчера жаловался, что никому просто так не нужен. Только из-за денег. Причем моих.
Что я ему наболтал по пьяни? Роюсь в памяти, но вспомнить ничего не могу.
– А что разве не так? Тебе, пока бумажками не пошелестишь, ни одна не даст. Да и те, к которым я подкатываю, на тачку смотрят и на шмотки. А потом, так и ждут, когда я на них тратиться начну. И вряд ли их очень наши с тобой персоны интересуют. Скорее, что с нас можно поиметь.
Он отходит от окна и располагается на стуле. Посматривает на меня с интересом.
– И что тебя не устраивает, сынок?
С чего вдруг его понесло на разговоры?
– Оказалось, на шелест денег ведутся не все.
Хмыкает.
– А ты ухаживать не пробовал? – снова вопрос.
От него он вообще звучит странно.
– А ты сам-то за кем-нибудь ухаживал?
Головная боль делает меня недовольным жизнью. И болтливым не в меру. Пора завязывать с душевными излияниями.
– Давно. Но придется вспомнить, как это делается. А тебе – научиться.
Что он несет? С подозрением на него смотрю.
– Пап, оно тебе зачем?
– У меня скоро ребенок родится. Я поссорился с его матерью. Но хочу все исправить.
Сглатываю образовавшийся в горле ком. Это он так мне жизнь решил разнообразить?
А потом мне делается как-то нехорошо. С кем он там надумал мириться? Ему же никто слово поперек сказать не смел. Если только... Нет, быть не может... Или может? Он же с матерью Матвея пропадал на пару дней. Картина новой, большой и дружной семьи встает у меня перед глазами.