Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!
Шрифт:
Спустя шестнадцать лет Русь снова стала единой.
Возвращение Добрыни
Еще до того как Мономах пришел к власти, мать Добрыни Офимья Александровна тяжело заболела. Она уже не надеялась выздороветь и молилась Богу только об одном – чтобы увидеть сына, хотя и мало надеялась на то, что Добрыня жив.
Тем временем приехал из Киева митрополит Никифор с неожиданным письмом о смерти Святополка, о вспыхнувшем восстании и о том, что бояре призывают Мономаха на княжение. Мономах и его дружинники поспешно начали собираться в стольный город.
Настасья Микулишна, все это время прожившая в доме Добрыни – не то вдовой, не то женой, ждущей мужа, – отправилась к Мономаху, страшно боясь, что не успеет и не застанет князя в городе.
Однако она успела.
– Помнишь ли, князь Владимир Всеволодович, что ты обещал мне девять лет назад? – спросила Настасья.
– Полные девять лет еще не прошли, – отвечал Мономах, чьи мысли были заняты совсем другим.
– Я знаю, – кивнула Настасья, – и не требую ничего раньше срока. Боялась я просто, что уедешь ты из города и забудешь обо мне. А ведь теперь, когда ты станешь великим князем, тебе легко будет выполнить свое обещание.
– Великим князем надо еще стать, – заметил Мономах. – Не говори раньше времени, а то спугнешь удачу. – Впрочем, очевидно было, что он не сомневается в своем успехе. – Не забуду я о тебе, а коли вдруг забуду, Алеша напомнит. Он ведь, я знаю, часто тебя навещает. Только ли беседы вы с ним ведете?
– Как ты мог такое подумать, князь Владимир?! – вспыхнула Настасья. – Неужели в доме мужа, под одним кровом с его матерью, я могу позволить себе грех?!
– А в другом каком месте можешь? – продолжал дразнить Настасью Мономах, сам прекрасно понимавший, что подозревать ее не в чем. – Ладно, остынь. Как только стану князем и добьюсь того, ради чего хочу им стать, пришлю за тобой. Там как раз и срок подойдет. Жди покамест.
Настасья ждала, и теперь, когда счастье было уже совсем близко, ожидание казалось ей невыносимым. Однажды ей доложили о приехавшем из Киева человеке, и она чуть не лишилась чувств, увидев Алешу Поповича.
– Князь, вернувшись со съезда, сразу же послал меня за тобой, – радостно произнес Алеша. – Труды его и многолетнее ожидание не пропали даром, и Русь снова стала единой под его властью. Нам с тобой тоже пришлось ждать, и теперь князь выполнит свое обещание. Митрополит Никифор сдружился с нашим князем и, конечно, даст тебе дозволение на брак со мной.
Настасья, не помня себя от счастья, бросилась собираться. Сборы оказались недолгими, но предстояло еще проститься с Офимьей Александровной.
– Что ж, поезжай, если князь зовет, – сурово сказала умирающая, выслушав слова Настасьи. – Знаю, что никогда не любила ты Добрыню, да и о том, что Алеша не зря так часто тебя навещал, давно догадалась. Верю я, что сын мой жив, и если выйдешь ты замуж при живом муже, пусть даже с согласия князя и святой церкви, не простит тебя Бог.
Настасья с трудом удержалась от резких слов. Негоже было грубить умирающей, да и к тому же все эти годы свекровь хоть и обращалась с ней довольно сухо, но не обижала ее.
На следующее утро после отъезда Настасьи к дому подошел оборванный, заросший бородой бродяга. Несмотря на русый цвет, в его волосах была заметна сильная проседь. Открывшие слуги с трудом признали в нем Добрыню.
Его провели в покои матери. Добрыня, уже знавший от слуг о том, как тяжело больна его мать, боялся открыться ей и умертвить слишком сильной радостью. Слуги сказали, что Офимья Александровна плохо видит, и, если уж слуги не сразу узнали его, узнать сына она могла только по голосу.
– Кто ты, добрый молодец? – спросила Офимья, когда ввели чужого человека.
– Я друг Добрыни, – ответил богатырь, сильно изменив голос.
– Друг Добрыни? – спросила Офимья, замирая при мысли о том, хорошее или плохое известие ей предстоит услышать. – Да ведь Добрыни, поди, и в живых нет?
– Жив он, – сказал Добрыня. – Вместе мы вырвались из половецкого плена, да по пути он приболел слегка и остановился в деревне неподалеку, меня же послал вперед. А где жена его, Настасья Микулишна?
– В Киеве она, – ответила Офимья, сама не зная, верить ей незнакомцу или нет. – Владимир Всеволодович стал великим князем и добился дозволения на ее брак с Алешей Поповичем.
– На брак с Алешей?! – От неожиданности Добрыня забыл даже изменить голос. О том, что Мономах стал великим князем, он уже знал от половцев. Собственно, поэтому они его и отпустили, опасаясь держать в плену того, кто был старшим дружинником нового правителя Руси. Половцы помнили, как Мстислав расспрашивал о Добрыне, и думали, что тот делал это согласно поручению отца.
Но мысль о том, что Настасья не дожидается его, и тем более мысль о ее браке с Алешей не приходили ему в голову.
– Так это ты, Добрынюшка?! – воскликнула Офимья Александровна. – Услышал Господь мои молитвы… Езжай же, езжай скорее в Киев. Знаю я, что ошибся ты, выбрав Настасью, что не любила она тебя никогда, но не позволяй им глумиться над честным именем своим. И ее, какая бы она ни была, не вводи в тяжкий грех. Езжай, ты еще успеешь.
– Не могу я оставить тебя, матушка, – сказал Добрыня.
Несмотря на возражения матери, Добрыня остался у ее постели. Вскоре она заснула. Ночью во сне Офимья Александровна умерла.
Утром так и не спавший Добрыня вымылся в бане, оделся в чистое платье и приказал подстричь себя. Он похоронил мать, на что ушло еще несколько дней, и только после этого отправился в Киев.
Подскакав к великокняжескому теремному дворцу, занимаемому теперь Мономахом, Добрыня по звукам, доносящимся оттуда, понял, что там идет пир. От прохожих он узнал, что это женится старший княжеский дружинник – нетрудно было догадаться, кто именно. Свадьбы, как и похороны, тоже устраиваются не сразу.