Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!
Шрифт:
Мстислав молчал. О чем было говорить, если Олег Святославич сам спокойно вспоминал о своих грехах? Но это был крестный отец Мстислава. Лишь потому Мстислав и приехал сюда.
– И все-таки оставался ты ему сыном и остаешься, – продолжал Олег Святославич. – А мои сыновья меня бросили. Всеволод где-нибудь грабит или пьянствует, Игорь книги читает или Богу угодные песни поет. И только Святослав… Нет, верю я в своего младшего сына. Должен он приехать. Хоть на похороны мои. Недаром я назвал его в честь отца.
Потом у умирающего начался бред, и говорил он вещи, которых никогда не сказал бы при Мстиславе в своем нормальном состоянии. Олег Святославич проклинал императора Алексея Комнина и четко пояснял, за что проклинает.
Не мог он узнать о том, что шестидесятисемилетнему ромейскому императору остается жить только три года, – порадовало бы это Олега Святославича. Порадовало бы и то, что внук Алексея Мануил вознесет, а затем погубит мощь великой Ромейской империи.
Мстислав же не верил тому, что слышал. Все-таки ведь это был бред… нет, не бред это был в буквальном смысле слова. Но неужели Олег Святославич готов был продать Русь Ромее ради своей власти, неужели ромейский император лелеял такие коварные замыслы? И только крестовый поход, а значит, сам Иисус Христос помешали русскому горю.
Наконец Олег Святославич заснул. Мстислав вышел из спальни; Борей ждал у двери. Он, наверное, слышал слова своего господина, но ничего не сказал об этом. Не сказал и Мстислав. Он сообщил верному слуге, что хозяин заснул, и Борей вернулся в спальню.
Олег Святославич умер во сне. «Но ведь во сне умирают праведники», – поражался Мстислав.
Борей попросил Мстислава остаться на похороны своего крестного отца, если Мстислав, конечно, этого захочет. Тот согласился.
Вскоре, словно выполняя предсмертную волю отца, приехал Святослав Олегович и очень сокрушался (искренне ли?), что не застал отца живым.
Вечером Святослав и Мстислав пили вдвоем в память об умершем, но разговор их, так и не склеившийся, все время обрывался.
Мог ли Мстислав знать, что его младший брат Юрий построит далеко от Киева, на реке Москве, на Боровицком холме, замок (вроде Любечского), где четвертого апреля 1147 года примет для заключения союза Святослава Олеговича. Это будет первым упоминанием будущей столицы в летописи и станет считаться формальным годом ее основания, хотя о том, что Юрий Долгорукий заложил град Москву, летописец напишет только через девять лет.
А самым старым слугой на том пиру (скорее почетным гостем, чем слугой) будет девяностолетний Борей.
Святослав и Мстислав чуть не стали на этих похоронах единственными родственниками усопшего. Родной сын и крестный сын. Крестный сын, и он же двоюродный племянник.
Однако незадолго до похорон прибыл Ярослав, князь муромский, брат покойного. Он явно хотел стать новым князем черниговским – и действительно стал им.
Бывший архонт Олег был погребен рядом с могилой своего отца Святослава. Возвращаясь в Новгород, Мстислав заехал в ближайшую церковь и помолился за упокой Олега Святославича. Он понимал, что после Страшного суда его крестный отец должен отправиться в ад, но все равно помолился, а также попросил прощения у Господа за то, что вопреки данному обещанию на новгородском вече назвал крестного отца Гориславичем.
Войны Мономаха и его сыновей
На следующий год Глеб Полоцкий подошел к левым притокам Припяти и поджег Слуцк. Он захватывал людей между Припятью и Двиной. Глеб по-прежнему не подчинялся Киеву, и теперь это уже имело смысл.
Шестидесятитрехлетний Мономах, все еще способный держаться в седле и руководить войском, отправился воевать против Глеба вместе с двумя сыновьями – смоленским князем Вячеславом и переяславским князем Ярополком. Поддерживали Мономаха и Олеговичи, сыновья Олега Святославича.
Вячеслав взял Орск и Копыс, а Ярополк, мстя за Слуцк, опустошил Друцк и вывел его жителей в новый деревянный город Желди, специально для них построенный. Сам Мономах взял Вячеславль и осадил хорошо знакомый ему Минск.
Тогда Глеб Полоцкий (любивший, кстати, играть в шахматы) сделал совершенно неожиданный ход. Пользуясь отсутствием князя Вячеслава Владимировича, Глеб захватил Смоленск.
Мономах срочно оставил в покое Минск и отправился к Смоленску. Ему пришлось вести переговоры с Глебом, который соглашался оставить Смоленск, но при одном условии: его собственное княжество не тронут. Тогда шел Великий пост, и это дало Мономаху возможность заявить, что он не хочет проливать кровь в такие дни. Глеб откровенно усмехнулся: ведь пост уже шел, когда Мономах начал эту войну.
– Это Полоцкое княжество какое-то заколдованное, – сокрушенно говорил Мономах. – Неужто никогда оно не присоединится к Руси?
Мстислав не участвовал в этом походе, потому что вместе с новгородцами и псковитянами ходил против чуди, называвшейся потом чухонцами и эстонцами. Он захватил город Оденпе, или Медвежью Голову. А впереди… впереди было Балтийское море, открывался путь к столь далеким и милым для Мстислава странам, где он никогда не бывал, но где жили две его дочери и внук Вольдемар.
Мстислав, конечно, рассказал отцу о предсмертных признаниях Олега Святославича. Мономах сильно возмутился наглостью Алексея Комнина, да и покойному Гориславичу от него досталось.
– Русь хотел продать грекам ради власти, – повысив голос, говорил Мономах. – Но нет, не вышло. Не продал и даже не развалил. Слишком сильна Русь, чтобы ее развалить.
Уже почти забылась, да и не была широко известна печальная судьба ослепленного Девгеневича, но оставался у бывшего императора Романа Диогена, кроме Константина, еще один сын, настоящий, – зять Мономаха Леон, живший на Руси.
Получив от Мономаха войско, усиленное на берегах Черного моря, Леон успешно захватил несколько дунайских городов. Однако пятнадцатого августа Леон был подло убит в Доростоле двумя сарацинами, которых подослал император.
Мономах отправил воеводу Ивана Войтишича учредить посадников в сдавшиеся Леону дунайские города. Его сын Вячеслав вместе с Фомой Ратиборовичем пытался захватить Доростол, однако вынужден был отойти от города.
Все же напугали Алексея Комнина, очевидно, сильно (ходили уже слухи о том, что Мономах пошлет Мстислава с огромным войском завоевывать Фракию). И вот в Киев приехал Неофит, митрополит эфесский. Митрополит привез с собой роскошные дары – крест животворящего дерева, чашу сердоликовую, а также венец, златую цепь и бармы Константина Мономаха, деда великого князя. Больше того, склонив Мономаха к миру с Ромеей, Неофит венчал его в Софийском соборе императорским венцом и провозгласил кесарем Руси. Венец, скипетр, цепь и древние бармы хранятся вместе со знаменитой шапкой Мономаха в Оружейной палате. Русские цари надевали их в день своего торжественного венчания.