Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!
Шрифт:
– Да, – произнес Григорий. – Эймунд признается, что лично, своей рукой отрубил голову Буриславу. Я думаю, что Борис был действительно убит в ночь на двадцать четвертое июля, только не в 6523-м, а в 6526 году. И поскольку Святополку (а мы-то уже знаем, что воевал Борис) приписывают союз с печенегами, то, значит, Борис включил в свое войско печенегов.
– Против которых, как принято считать, он сражался?
– Мог и сражаться. А потом сделать своими союзниками.
Не Мстиславу надо было объяснять, что в их роду это вещь обычная.
– Не случайно даже Нестор пишет, – продолжал Григорий, – что Бориса, которого киевляне якобы хотели видеть великим князем, похоронили в Вышгороде. Объяснить, конечно, легко – похоронили тайно, дабы не узнал об этом Святополк Окаянный.
– А где был Святополк? – спросил Мстислав.
– Я полагаю, что он был отправлен отцом в темницу и потому не поминается во втором перечне, – сказал Григорий. – После смерти Владимира Святополку удалось бежать – в Польшу, к своему тестю королю Болеславу Храброму. Пока Ярослав и Борис бились между собой, он готовился к тому, чтобы отвоевывать златой престол, на который, как старший сын (пусть приемный – это неважно), имел полное право. И через год после смерти Бориса польско-немецкие войска во главе со Святополком и Болеславом Храбрым взяли Киев. Даже Нестор вынужден упомянуть о том, что Ярослав бежал в Новгород. Нестор только умалчивает, что Ярослав бросил на произвол судьбы свою мать и восемь сестер. К одной из них, Предславе (как утверждается, любимой сестре Ярослава), за четыре года до этого неудачно сватался Болеслав. Можно представить, какая ужасная участь ждала несчастную. Но винить в том надо, конечно, не Святополка, а Болеслава Храброго и – это главное – Ярослава.
Святополка же киевляне встретили весьма дружелюбно. Поляки и немцы через пару месяцев покинули Киев. А Ярослав собирался бежать в Швецию, к королю Олафу. Это новгородцы отговорили его и практически заставили отвоевывать Киев. Отвоевать, как известно, удалось. Святополк скрылся неизвестно куда и где-то умер. Но тот летописец, у которого взял эти слова Нестор, указывает почему-то на могилу в пустынном месте. Ты знаешь, князь, отчего так сказано?
– Отчего?
– Вспомни «Левит»: «А козла, на которого выпал жребий для отпущения, поставит живого перед Господом, чтобы совершить над ним очищение и отослать его в пустыню для отпущения и чтобы он понес на себе их беззакония в землю непроходимую».
– То есть, – поразился Мстислав, – летописец намекал, что Святополк – козел отпущения? – Это выражение уже тогда стало нарицательным.
– Да, именно так, – кивнул Григорий. – Обрати внимание и на то, что Изяслав Ярославич назвал своего сына, хорошо памятного всем нам, Святополком. Почему-то никто об этом не задумывается. Значит, тогда бедного князя еще не считали братоубийцей.
– Моя жена Кристина больше не может рожать детей, – произнес Мстислав. – Если бы у меня вновь родился сын, я бы назвал его Святополком.
Григорий считал, что Глеба тоже убили по приказу Ярослава, но произошло это совсем не так, как принято было считать, и произошло позже.
– То, что написано у Нестора, вообще ни в какие ворота не лезет. Если Глеб торопился, желая застать отца живым, зачем он устроил какой-то кружной путь через Смоленск? Я думаю, что он, уже зная о смерти отца, ехал в тот город, где стал князем. Это княжество ему мог дать только брат Борис, получивший златой престол (раз княжил в Киеве). Утверждение Эймунда о разделении земель между тремя братьями, достойное более ранних времен, – это просто ошибка. Он назвал трех самых сильных князей. Русь, конечно, оставалась единой, хотя не в первый и не в последний раз ее постигла междоусобица. Глеб должен был воевать на стороне Бориса и, возможно, погиб в бою.
– Заметь, князь, – сказал Григорий, – никого из своих сыновей Ярослав не назвал Борисом или Глебом, не назвал их христианскими именами Романом или Давидом (Давыдом). Как мог он называть сыновей в честь своих врагов? Только его внуки получили эти имена – Давыд, Роман, Глеб. Причем отец у троих был один – Святослав Второй. Четвертый внук – Давыд Игоревич. Еще язычник Всеслав Полоцкий назвал сыновей Глебом и Борисом.
– Считаешь ли ты, – казалось бы, сбиваясь с темы, спросил Мстислав, – что Святослав Древлянский был убит по приказу Ярослава?
– Считаю.
– Почему же тогда Ярослав назвал своего сына Святославом?
– Святослав Древлянский, – ответил Григорий, – я думаю, не принимал участия в междоусобице. Но, видя братолюбие Ярослава, решил бежать. Ярослав, возможно, опасался, что брат решил собирать войска против него (он не был законным князем, как и его отец, он мог опасаться чего угодно; позже твой тезка, Мстислав Храбрый, подтвердил это). Однако Святослав Древлянский был убит за пределами Руси, вину Ярослава могли предполагать, но доказать не могли. Ярославу даже выгодно было назвать своего сына Святославом.
Мстислав остался вполне удовлетворен таким ответом.
Он поделился с Григорием своими давними мыслями о задуманном аресте Судислава, о возможном отравлении Болеслава Храброго. Григорий вполне допускал возможность этого.
– И ты, – поражался Мстислав, – начинавший править летопись совсем иначе (а точнее, совсем не править), готов написать как правду то, что не доказано, то, что ты… точнее, мы с тобой только предполагаем.
– Я знаю, когда надо молчать, и знаю, когда надо говорить, – смело произнес Григорий. – У нас получилось с Владимиром – спасибо твоему отцу. Надеюсь, что получится с Ярославом и Святополком. И не забудь поблагодарить свою супругу за такую ценную рукопись.
Мстислав снова поехал в Киев. Однако Мономах, не испытывавший никакой антипатии к Ярославу Мудрому, отказался переделывать устоявшийся взгляд на историю. Он позволил лишь написать об убийстве Ярославом новгородцев, о его бегстве из Киева (но не упоминая про мать и сестер), о том, что Ярослав отказался платить дань отцу (хотя это был лишь один из двух возможных ответов на спорный вопрос).
Огорченный Мстислав заговорил о другом – о том, о чем он заговорил бы в любом случае:
– Надеюсь, отец, ты не забыл про мою первую любовь. Я сейчас, как ты знаешь, часто бываю в Ладоге. Могу ли я знать, в какой деревне под Ладогой живет Любава?
– Когда ты был молодым, я бы не ответил тебе, – сказал Мономах. – Но теперь тебе сорок два, на год больше, чем было мне, когда ты отказался от своей девушки и женился на Кристине. Ты отец взрослых сыновей и замужних дочерей. Только… Решай сам, но я бы не стал этого делать на твоем месте. Насколько она моложе тебя?
– На год.