Боги Абердина
Шрифт:
— Остатки коммунистической промышленности, — сказал Арт.
Мы проехали мимо города. Глядя на квадратные здания, приземистые плоские дома цвета бетона, я решил, что никогда не видел более унылого пейзажа. Американский Средний Запад был живым, излучал жизненную силу. Несмотря на обширность и пыль, там в почве чувствовалась душа. Если ты разрезал землю, она плакала.
Теперь же мы ехали по земле, покрытой шрамами и выглядевшей побитой, словно старая кость с высосанным костным мозгом.
Наш поезд катился вверх по склону, по узкому проходу, вырубленному в густом лесу. За спиной исчезали равнины, словно отлив. Вскоре мы оказались среди возвышенностей, там росли сосна и дуб, поднимаясь из покрытой снегом земли. Мимо нашего окна пронеслась
Пошел снег, теперь небо по виду напоминаю грифельную доску с трещинами. Пейзаж немного изменился. Заваленная снегом чаща за окном уступила место предгорьям, покрытым ледяной коркой вечнозеленым деревьям и голым ясеням, затем появились хутора с маленькими домиками, которые стояли посреди изрезанной бородами замерзшей земли.
— Вот она, — произнес Арт, показывая из окна.
На нечетком, размытом горизонте сквозь снежные хлопья проступили высокие готические шпили замка Градчан и невыразительная планировка городского пейзажа внизу. Затем мы увидели узкую реку Влтаву, которая пролегала перпендикулярно нашему движению прямо через центр города, а потом на север, к горам, покрытым темно-серой дымкой.
— Вот она, — повторил Артур, и его глаза засияли. — Это Прага.
Глава 11
Прага — это город наложений, путаница, оставшаяся после того, как мистик столкнулся с прагматиком, а язычник воевал с христианином. Это был дом рыцарей-тамплиеров, Казановы, Моцарта, Тихо Браге и Иоганна Кеплера. Герб чешской столицы — рука, держащая меч и высовывающаяся из дверного проема. Человек, который держит меч, скрыт. Герб предупреждает тех, кто не понимает: опасность в том, что ты не видишь. На протяжении всей истории проявлялся этот парадокс. Чешский философ шестнадцатого века Давид Ганс попытался примирить теорию Коперника с иудейскими верованиями, но в то же время на другой стороне реки рабби Леви занимался кабалистическими ритуалами, пытаясь оживить големов из глины, собранной на берегах Влтавы. Вот она, все та же схема — алхимик против ученого, тьма против света, священное против мирского. Статуя черной Девы Марии на улице Целетна — манифестация египетской богини Исиды, фригийской Кибелы и греческой Деметры. Пока советские танки грохотали по улицам в 1968-м, старые чехи, которые все еще помнили прошлое, молились языческой проповеднице Либуше, которая спит вместе со своей армией витязей в катакомбах под Вышеградом. Некоторые верят, что Прага — это то место, в котором разорвана полупрозрачная ткань между тем миром, который мы знаем, и нижней частью неизвестного. Арт в такое верил. Именно это привело его назад в город.
От железнодорожного вокзала мы пешком пошли на Карлов мост и остановились у входа в арочный каменный подземный переход. Перед нами простирался покрытый снегом мост, заполненный туристами, национальность которых было трудно определить. Некоторые прижимались к ограждениям и смотрели вниз, на медленно текущую темную реку. Другие сами текли человеческой волной. Справа от нас оказалась статуя Иисуса на кресте, она помещалась рядом с газовым фонарем. Под ним у столиков стояли уличные торговцы, продавали шапки, маленькие флажки, открытки и рисунки без рамок. Вдали, словно задумчивый король, осматривающий свои владения, стоял замок Градчаны, в небо взмывали шпили. Он был темным и древним, по обеим сторонам виднелись более изящные высокие шпили собора святого Вита.
Мы с Артом стояли у начала моста, холодный ветер развивал наши волосы. Мы подняли багаж на плечи и пошли через мост. Темно-серые тучи казались почти черными, приближались и вскоре нависли у нас над головами.
Если Париж был смесью космополитической современности и европейской истории, причем склонялся к первому, то Прага, которую я увидел зимним утром, казалась городом временного застоя. Лишь иногда здесь встречались какие-то американские черты. Мимо нас проходили туристы в джинсах и толстых лыжных куртках. Казалось, они не обращают внимания ни на кого, кроме торговцев, стоявших вдоль дороги. То и дело на стенах моста попадались скульптуры: турок в клетке, Дева Мария с Иисусом на руках, массивная горгулья с прищуренными глазами и высунутым языком. Со всех сторон возвышались башни в готическом, барочном и романском стилях. Они стояли рядом с простыми каменными домиками. Нове Место — Новый Город за нашими спинами был наполнен соборами и церквями, с куполами и шпилями, а впереди открывалась Маластранская площадь. В той стороне тоже возвышались соборы и церкви, только отсутствовал столь же внушительный замок, как Градчаны.
В конце моста мы прошли еще под одной аркой. Эта протянулась между двумя башнями неравной высоты, построенными в романском стиле. Слева и справа от меня на берегах реки Влтавы возвышались дома, окрашенные в бледно-желтый цвет с темно-бордовыми и красными черепичными крышами. Темные окна были закрыты от холода, из труб в утреннее небо поднимался дым. Ко мне подошел человек в зеркальных очках и кожаной куртке и ткнул мне в грудь рекламным проспектом ночного клуба. У женщины, которая шла перед нами, ветром сорвало шляпку, ей пришлось бежать за ней по улице; каблуки стучали по камням. Мимо пронеслось небольшое такси, почти сразу же за ним проехал красный трамвай, предупредительно сигналя. Туристы пассивно смотрели из окон, словно сидели перед телевизором. Я слышал вой ветра, звук от развевающегося длинного пальто Артура, а также гул различных голосов вокруг. Говорили на английском, чешском, французском, немецком. Мои собственные шаги гулко отдавались от булыжников. Дети бегали и смеялись, играя у берега. Один бросил в другого снежок, тот завизжал и бросился прочь, раскрасневшийся и смеющийся.
Наш путь продолжался вдоль трамвайных путей. Небо оставалось темным, но прямо над головой тучи расступились. Сквозь этот проем пробивался слабый лучик солнца. У меня возникло сильное ощущение дежа вю. Меня окружали бастионы и крепостные валы, средневековая вертикальная планировка с устремленными вверх зданиями. Это была Европа, причем такая, как я себе представлял.
Мы пошли вверх к Маластранской площади, мимо близко стоящих друг к другу домов, которые возвышались по обеим сторонам узкой улочки, и остановились перед церковью святого Николая. Из открытых дверей выходили люди. Американцы в голубых джинсах фотографировали, показывали на зеленый купол и шпили с крестами наверху. Мы продолжили путь вверх, завернули за угол и увидели небольшой указатель, прикрепленный к черному с зеленоватым налетом газовому фонарю. На нем значилось «Нерудова».
— На этой улице жил Моцарт, — сообщил Арт, до верха застегивая пальто.
Снова пошел снег, и вместо легких невесомых снежинок вскоре стали падать тяжелые мокрые хлопья. Затем над головой поразительно вспыхнул свет, озарив раздутое брюхо штормовых туч. Последовал раскат грома. Я оглянулся на Карлов мост и реку Влтаву и представил, как артиллерия Габсбургов осыпает город градом пушечных ядер. Мне пришлось пригнуться, сопротивляясь встречному ветру, и следовать за Артом, глядя на ботинки.
Мы завернули еще на одну короткую узкую улочку, а потом вышли из тени на центральную. Мимо нас проносились машины. Впереди возвышалось большое современное здание, жутко имитирующее окружающие его романские и готические. Внизу находилась новая, недавно выложенная и покрашенная стоянка для автомобилей. Две одинаковые башни располагалась по обеим сторонам трехскатной крыши. Фасад блестел, весь покрытый окнами. Некоторые были освещены, другие оставались черными. Служащие в серых курках до талии много перемещались вокруг. Они заносили багаж в гостиницу, выносили его. Ходили они быстро и уверенно, напоминая хорошо вымуштрованных солдат.