Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока
Шрифт:
Все это в значительной мере применимо и к буддизму, по крайней мере в его современном варианте. И здесь и там многообразие сект, направлений и толков, поразительный синкретизм и всеобъемлющее проникновение в быт. Лишь иерархия, утвердившаяся в буддизме, резко отличает это учение от традиционного индуизма.
«Точное разграничение брахманизма и буддизма может быть совершенно невозможно», - писал русский буддолог О. О. Розенберг.
«Различие между индуизмом и буддизмом в Индии было чисто сектантским, индуизм всегда отличался от буддизма не более, чем шиваизм от вишнуизма», - отмечает в своей монографии «Очерк истории Индии» К. М. Паниккар.
Идея вечной цепи перерождений тоже была усвоена буддизмом из ранних индийских религий. Она, эта роковая сансара,
Дхарма - основа всего мира, говорит «Чха-галея упанишада».
Буддисты верят, что сам Будда до своего рождения в облике Гаутамы прошел длинный ряд перерождений, что был он в прежних воплощениях и человеком всех каст и занятий, и богом, в том числе даже самим Брахмой [1].
[1 Согласно палийским источникам, Будда в прошлых своих воплощениях 85 раз был царем, 83 раза - брахманом-отшельником, 5 раз - рабом, 3 - парией, 4 - змеей, 10 - львом, 18 - обезьяной и т. д.]
Он лишь первым из людей достиг нирваны, за которой кончаются любые перерождения.
По учению Будды, путь к нирване труден. Только сам человек, без чьей бы то ни было помощи, может достигнуть ее. Будда не отрицал существования богов, он старался обойти эту проблему. Она входила в число тех четырнадцати вопросов, на которые он отказывался отвечать. Может быть, потому, что не верил в бога. Во всяком случае, он говорил, что даже боги подвержены проклятию сансары. Поэтому достигший просветления человек выше богов. Ни боги, ни сам Будда не могут спасти людей. Каждый человек может только своим путем прийти к нирване сквозь ужас перерождений.
В основе нравственных законов Будды лежали пять обязательных принципов, о которых уже шла речь. Но стремящийся стать архатом должен был соблюдать обязательства в самой абсолютной форме. Он не мог обрабатывать землю, чтобы не убить живущих в ней червей. Даже воду для питья он вынужден был многократно процеживать, чтобы не проглотить случайно мельчайшее существо. Так же поступал и джайнистский святой из бомбейского храма, закрывавший рот марлей, чтобы, боже упаси, не проглотить случайно какую-нибудь мошку.
В индийских Гималаях я с интересом наблюдал за тем, как монахи брали из колодца воду. Они долго обмахивали поверхность специальным веничком, отгоняя прочь невидимые глазом существа. Затем, наполнив полые бамбуковые сосуды, столь же тщательно полоскали веник над колодцем, чтобы возвратить в родную стихию случайно прилипших букашек.
Столь же строго должно было соблюдать и заповеди о собственности, которая приумножается за счет другого. От этого архат обязан был отказаться навсегда. Только повязка вокруг бедер и чаша нищего становились уделом того, кто уходил от мира. Впрочем, в той или иной мере подобное подвижничество было присуще всем религиям. Особенность буддизма заключалась в его поразительной, непривычной для человека любви. Речь идет о любви и милосердии ко всему живому: друзьям и врагам, коровам и пантерам, муравьям и паразитам на теле. Вечная улыбка, обращенная ко всем и ни к кому. И вот это самое «ни к кому» понять и принять, казалось, труднее всего. Но учение не допускало никаких послаблений. Привязанность к друзьям и близким уже сама по себе отнимала часть любви, предназначенной для всех, и, значит, не могло быть для архата такой привязанности.
Бронзовая улыбка. Бесстрастная и отрешенная. Непротивление злу, прощение всяких обид. Всепрощающая и, главное, равнодушная улыбка. Нельзя злом воздавать за зло. От этого ведь только растет зло в мире. Зло никогда не имеет конца, оно всегда влечет за собой новую вражду и новое страдание. Только всепрощение должна нести в мир улыбка архата.
Нельзя защищать даже несправедливо обиженного, вступаться за слабого, мстить за убитого, отстаивать неправедно осужденного. Нужно убить любое желание, и лишь самому уклониться от зла. Приневолить себя к бесстрастию, найти блаженство в равнодушии, равно благожелательном ко всем. Потому что мира, как такового, в буддизме не существует. Все иллюзия, все обманчивый и жестокий мираж. Человеку лишь мнится, будто он живет проявлениями своей души, способной чувствовать гнев, радость и скорбь. Его направляет не душа, а отдельные дхармы - единственная реальность мира. Слово «дхарма» имеет много значений. Это не только закон, учение и религия, но также истинная реальность, признак и, самое главное, носитель признака, носитель душевных свойств.
Теория дхарм крайне сложна, и всех желающих ознакомиться с ней подробно я отсылаю к двум классическим работам выдающихся русских исследователей [1]. Здесь же я лишь попытаюсь бегло охарактеризовать основные, понятия, которые являются сердцевиной буддийского вероучения в любой его форме.
[1 Щербатской Ф. И. Философское учение буддизма. С.-Пб., 1919; Розенберг О. О, Проблемы буддийской философии. Пг., 1918.]
Человек, согласно теории дхарм, исключительно сложное и противоречивое существо. Иначе говоря, у него много дхарм, много носителей душевных свойств. Одни буддийские школы говорят, что 75, другие - 84, третьи - 100. Есть «чувственные» дхармы, с помощью которых люди воспринимают мир: звуки, запахи, краски; дхармы «отвлеченных представлений», делающие человека мыслящим существом; наконец, «дхармы высших стремлений», зовущие, например, в нирвану.
Смерть и тела, и души разлагает на элементы. Дхармы высвобождаются и, как невидимый пар от воды, обретают свободу и безразличие. Но кармой, вернее, силой той кармы, которую человек творит своей жизнью и всеми предыдущими перерождениями, дхармы вновь объединяются в несколько иной комбинации, давая так называемую «душу» иному существу - перерожденцу.
Так и свершается вращение рокового колеса бытия.
Прервать, уничтожить этот круговорот может лишь архат, достигший нирваны. Потому и становились ученики Будды нищими аскетами, странствующими по пыльным и знойным дорогам без цели и желаний. Лишь желтая тога - знак нищеты, цвет низших каст - составляла их собственность да патра - чаша для подаяний.
Центральной проблемой буддизма является не столько человек, сколько вообще живое существо. Во всех молитвах, заклинаниях, гимнах упоминается именно о живых существах. В философском буддизме синонимом выражения «живое существо» часто выступает термин «сантана». Но смысл его несколько иной, более абстрактный и углубленный. Сантана - это, как говорят математики, «континуум», некое подвижное многообразие, которое можно приблизительно назвать «потоком сознательной жизни» (отшельник на берегу горной реки в «Сантане» Рериха). Поток этот включает в себя не только сознание, как таковое, но и все его содержание, то есть мысли и представления всей жизни. Отсюда все комбинации, все взаимоотношения дхарм как-то соотносятся с составом индивидуальной цепи континуума, с узором пены в бурном потоке сантаны. Здесь корень буддийского учения об иллюзорности мира. Если все то, что переживает в данный момент тот или иной человек, сводится к цепи мгновенных комбинаций столь же мгновенных элементов, то и само бытие его, точнее, призрачный сон, который лишь кажется бытием, превращается в иллюзию. Неустойчивую, случайную, как узор, сложившийся в зеркалах калейдоскопа. То, что в данную минуту объединились именно такие, а не какие-либо иные дхармы, и то, что они образовали этот, а не какой-то другой узор, и есть проявление кармы. Однако карма, являясь, по существу, одной из дхарм, представляет собой всего лишь законченное выражение той единственно достоверной реальности, что дхармы вообще так или иначе расположены. Тут, казалось бы, можно провести аналогию с основополагающим признаком любой идеалистической системы.