Боги войны
Шрифт:
Врываемся в село. Третий дом — нахожу его. Это какой-то барак с выбитыми окнами и провалившейся крышей. Выбираю сторону, где можно встать незаметно.
— Кузьмич, готовься!
— Всегда готов!
Юрка Тракторист мастерски подводит танк вплотную к стене. Я даю команду заглушить мотор.
— Три минуты, — говорю я Кузьмичу.
— Уже бегу!
Он срывает шлемофон и, отдуваясь, лезет из танка. Тишина стоит такая плотная, что хоть ее ножом режь. Я достаю карту, сверяюсь с ней, прикидываю, где бы я сам развернул артиллерийские
Проходит уже минут пять. Я теряю терпение и ругаюсь на чем свет стоит. Мне кажется, что я слышу канонаду; вслушиваюсь напряженно. Вдруг по броне что-то бьет. Я вздрагиваю. Еще удар — и скрежет.
— Эй, командир! — Кузьмич заглядывает в открытый люк.
— Давай быстрей, скотина, — рычу я на него.
— Кто-нибудь, помогите мне!
Антон Шаламов помогает Кузьмичу затащить ящик. Не знал бы я, что там такое, точно бы решил, что это тушенка.
— Танки сюда идут, — кричит мне Кузьмич. — Смываемся, пока не поздно!
Ухает близкий взрыв. Один из домов медленно и красиво рушится — осыпается внутрь себя.
— Заводи! — ору я.
Новенький «Майбах» ревет. «Рысь» дергается, тащит за собой барак, заваливает его. Шаламов около пушки уже готов стрелять, но не знает куда — пока ничего не видно.
Еще взрыв — совсем рядом. Нас накрывает волной песка и камней. А я вдруг понимаю, что это лупят вражеские самоходки.
— Не стоять! — ору я. — Полный вперед!
Мы петляем по селу, будто кот, которому скипидаром зад натерли. Из-за каменного здания вымахивает «Тигр». Я почти в упор леплю ему в борт. «Тигру» это нипочем, он поворачивает башню в нашу сторону.
— А-а! — кричит Юрка Тракторист, пытаясь увести машину. Шаламов готовит орудие к новому выстрелу.
«Тигр» вдруг вспыхивает. Мимо нас проносится «Леопард», и я угадываю, что это машина Димки Крылова. Приостановившись, «Леопард» со ста метров добивает охваченного пламенем «Тигра» — у того в стальной утробе рвется боекомплект, и плоская, похожая на консервную банку башня приподнимается, наклоняется и сползает к гусеницам.
Я представляю, как ликует сейчас Димка. Я радуюсь вместе с ним. Но недолго — мощный взрыв рвет «Леопарду» гусеницу. Крутанувшись на месте, танк встает. Вокруг него очень тесно начинают ложиться снаряды — теперь он легкая добыча для САУ.
— Связь! — ору я. — Давай связь!
Мы уходим из-под обстрела.
— Это Рысь! — кричу я, вдавливая в горло ларингофон. — Серый, ответьте!
— Это Серый. Слушаю, Рысь.
— Даю ориентиры.
Мы вымахиваем на вершину холма, обозначенного на карте как «высота 511». Отсюда я вижу позиции самоходной артиллерии. И вижу, как горит расстрелянный ими «Леопард».
— «Высота 490», — называю я точку. — Ориентиры: запад — одинокая сосна, восток — водонапорная башня.
— Понял, — говорит Серый. — Спасибо, Рысь.
Я собираюсь ответить «Служу трудовому народу!», но тут в глазах у меня меркнет, а уши забивает звоном…
— Зощенко! Эй, Зощенко!.. Зо-щен-ко!
Я открываю глаза.
— Горим?!
Нет, вроде бы не горим, но от дыма першит в горле.
— Зощенко! — Кузьмич хватает меня за руку. Он перепуган — лицо белое, губы серые, глаза безумные. — Так не должно быть! Слышишь, Зощенко?!
— Место! — кричу я ему, словно собаке. — Займи свое место, радист!
Я поправляю шлемофон. Перед глазами скачут радужные круги. Сколько я был без сознания?
— Потери есть?
Слышу Прохорова:
— Шаламов оглох. У него кровь из ушей. Отлеживается тут.
— Сам как?
— Нормально, ваше высокоблагродье.
— Танк цел?
— Башню вроде бы заклинило.
— А остальное?
— Пока не знаю, не успел проверить.
Танк рычит двигателем, вздрагивает.
— Вроде бы в порядке, — докладывает Прохоров. — Из боя выходим?..
Я смотрю на Кузьмича. Он вжался в кресло заряжающего, уставился на меня дикими глазами, шепчет что-то.
— Шаламов совсем плох?
— Да, — откликается Прохоров.
Я припадаю к перископу — ничего не вижу. Открываю люк, встаю в полный рост. Мы все еще на высоте. Вокруг холма огонь — горит все: дома, кусты, земля. В стелящемся дымном зареве ворочаются тяжелые туши танков — будто юниты плавают.
Я ныряю в башню.
— Кузьмич! Заряжать сможешь?
Он не понимает. Я бью его ладонью по лицу. Он вздрагивает, глаза его проясняются.
— Твое место теперь здесь, — говорю я ему. — Заменишь Шаламова.
Он кивает.
— Прохоров, башню действительно заклинило, будешь там наводить танк на цель.
— Ясно, ваше высокоблагродье.
— Идем в бой. Нашим нужна подмога.
Кузьмич скулит что-то. Я его не слушаю. Наклоняюсь и нему и говорю жестко:
— Ты сам напросился. Хочешь жить? Заряжай!
Мы врываемся в бой: скатываемся по склону холма и окунаемся в горячий хаос. Я по-прежнему командир, но сейчас от меня мало что зависит. Это Прохоров теперь царь и бог. Что мы можем противопоставить броне и огневой мощи гусеничных чудовищ? Только скорость и маневренность. Прохоров отлично это понимает, и управляемая им «Рысь» словно танцует среди горящих руин раздавленного села.
— Осторожней, — бормочет Кузьмич. — Осторожней, пожалуйста.
Он переживает за свой ящик, за его хрупкое содержимое. Страшно трусит. Но дело свое делает.
Выстрел. Еще один.
Дышать нечем, дым ест глаза. Я открываю кормовой люк, но легче от этого не становится.
— Консервы, — кричит Кузьмич. — Мы тут, как консервы…
Два «Леопарда» выходят навстречу. «Рысь» проскакивает меж них, разворачивается. Молодец Прохоров!
Секундная пауза — выстрел!
Кузьмич тянет новый снаряд.