Болатбек
Шрифт:
— Далеко собрался? Не забыл про утреннюю молитву? — окликнула его жена.
Каражан круто повернулся.
— Некогда, — сказал он. — Молчи, женщина, прикуси язык.
— Грех-то какой! — запричитала жена. — Солнце сейчас взойдет, а ты еще намаз не делал.
— Что пристала? — отмахнулся Каражан. — Перестань нанизывать слова на веревку своей глупости! Не женское дело — мужчину учить. Без тебя мы с Аллахом разберемся.
Он что есть силы натянул подпругу, ремешок лопнул. Каражан выругался.
— Принеси другую! — заорал
— Да ты что? — удивилась жена. — Сам говорил, ее трогать нельзя. Чтоб лежала, где лежит… Жалко ведь…
— Долго ты болтать будешь? — совсем разъярился Каражан. — Неси, пока голова цела!
— Она же спрятана далеко.
— Достань сейчас же, не то я тебя под землю спрячу! Ты… — От ярости у Каражана перехватило дыхание.
Пока жена принесла подпругу, пока Каражан налаживал, солнце взошло.
Когда же он, справившись со сбруей, сунул наконец ногу в стремя, послышался топот копыт, и к юрте подскакал всадник. Это был Тлеукул. Он и слова не успел выговорить, как Каражан, вовсе позабыв, что считается муллой, накинулся на него:
— Кто так подскакивает к чужой юрте? Совсем сдурел?
Тлеукул хотел что-то сказать, но Каражан не дал ему.
— Что ты оставил в моем жилище? — опять закричал он. — Чего ни свет ни заря примчался, как стрела из вражьего лука?
Тлеукул усмехнулся.
— Значит, дело есть, ага. Начальник тебя вызывает. Он в ауле сейчас, там, внизу… Ураз Джандосов его зовут… Знаешь такого?
Каражан опустил смиренно голову.
— Откуда мне знать, дорогой? — проговорил он, сразу меняя тон. — Я маленький человек… Стадо чужое пасу, молюсь Аллаху весь день… Вот и все мои дела. Мне их хватает…
— Дела подождут, — улыбнулся Тлеукул. — А начальник ждать не привык. Раз зовет, надо идти. Понапрасну приглашать не будет.
«Что он все улыбается? — с тревогой подумал Каражан. — Совсем плохи мои дела, наверно. Зря улыбаться не станет… Неужели Джандосов помнит меня? С тех пор прошло столько времени… Да и что он обо мне может знать? Разве догадывается только… А на догадках жилище не построишь…»
— …Ладно, поедем, — сказал он наконец со вздохом. — Если большой начальник, то, конечно, ехать надо… Погоди, я сейчас…
Каражан нырнул в юрту. Из-под войлочной подстилки в дальнем углу достал револьвер, сунул за пояс под чапан, огляделся и, знаком показав испуганной жене, чтоб молчала, вышел наружу.
— Поехали. Я готов…
По дороге все спрашивал у Тлеукула:
— Одного меня вызывал этот Джандосов? Или еще кого?
— Не знаю, — отвечал Тлеукул. — Меня послали, я поскакал…
— Зачем я мог понадобиться? — продолжал рассуждать Каражан. — Человек я маленький. Пастух. Живу тихо, мирно, никого не трогаю…
Остаток пути проехали молча. Если кто-нибудь посмотрел бы со стороны на Каражана, то не узнал бы его: обычно он, несмотря на годы, держался в седле
Ураза Джандосова они нашли на небольшой площади посреди аула — он беседовал со стариками.
Каражан спешился, подошел к ним, по очереди поздоровался со всеми за руку.
— Где-то мы с вами виделись, почтенный? — сказал Каражану Джандосов.
От его пристального взгляда тому стало не по себе. Но он переборол страх и ответил с приветливой и беззаботной улыбкой:
— Много о вас слышал, уважаемый начальник Ураз, но вижу впервые.
— Приятно познакомиться, — сказал Ураз и вдруг быстро спросил: — А зачем вы ездили в Киргизию, Каражан-ага?
— Родичей навестить, — ответил Каражан. — А что?.. Когда?..
В голове его лихорадочно завертелись обрывки мыслей. «Знает или не знает?.. Узнал или не узнал?.. Много уже лет прошло… Что он может доказать? На чем поймать меня?..»
Каражан выпрямился и честно посмотрел в глаза Ураза.
— Обо мне много болтают, — сказал он. — Будто я в Киргизию целые стада увел. И еще всякое… А я к тому времени весь свой скот здесь продал. Помочь родственникам хотел… Болезни их одолели, нищета… Все раздал… И родным и чужим… Все, что от отца осталось… Обеднел совсем… Живу в пустой юрте.
— Хорошо, аксакал, сейчас не будем вспоминать, — сказал Ураз, по-прежнему пристально глядя на Каражана. — Поговорим вот о чем…
«Этого еще не хватало, — подумал тот. — Проклятый мальчишка, всюду пролезет. Так и норовит ужалить».
Джандосов обнял за плечи подошедшего Болатбека и снова повернулся к Каражану.
— …Вам известен закон Советской власти о том, что все дети должны теперь учиться? — спросил он.
— Откуда нам знать? Мы люди темные, — сказал Каражан.
Он подавил вздох облегчения. «Слава Аллаху, о другом заговорил… Кажется, пронесло… Не вспомнил… Не знает… Забыл…»
— Какой же вы темный? — продолжал Ураз. — Ведь, наверное, в медресе [14] учились — если обязанно: сти муллы выполняете. Значит, темным вас никак не назовешь… Может, только в душе у вас темно?
— Много ли сейчас от старого учения осталось? — уклончиво пробормотал Каражан. — Все по-новому делается…
14
Медресе — духовное училище.