Болатбек
Шрифт:
— Да разве хватит у меня, чтобы расплатиться с Джанайдаром? — огорченно проговорил Абишбай. — Бедность, говорят, и щедрому руки скует… За малые деньги он не поедет, а много у меня нет. И дорога долгая: пока доедешь, пока вернешься, болезнь ждать не станет…
Каражан молча перебирал четки, и по лицу его нельзя было догадаться, о чем он думает.
— …Ты ведь тоже мулла, — умоляюще продолжал Абишбай, — прошу тебя, сделай милость, найди время, помолись, как надо. Я ничего не пожалею…
Еще некоторое время Каражан молчал, прикрыв глаза. Потом сказал:
—
— Пусть будет так, Аллах тому свидетель, — отвечал обрадованный Абишбай. — Начинай скорее, не теряй времени, заклинаю тебя.
Пальцы Каражана замерли на четках.
— Я беру у тебя кобылу и жеребенка, — сказал он деловито.
Абишбай покорно кивнул головой.
— Хоп, — сказал он. — Хорошо…
Он не стал говорить о том, что это его единственная лошадь, что человек, называющий себя соседом и другом, не должен так поступать… «Пусть, пусть забирает все, лишь бы Аккыз жива осталась».
— Отдаю, — повторил он. — Пускай больная поскорей на ноги встанет…
И тут Каражана словно подменили: он поднял глаза, огладил бороду, улыбнулся слегка.
— Можно и приступать, — сказал он.
Дни шли за днями, но старой Аккыз лучше не становилось.
Каражан, помолившись две ночи над больной, наутро увел лошадь и жеребенка и больше не появлялся.
Аккыз совсем ослабла, перестала есть, почти не говорила. Вконец потерявший голову Абишбай несколько раз ходил к Каражану, умолял прийти еще, но тот отвечал одно и то же:
— Я сделал все, что мог, прочитал все нужные молитвы. Как договорились… Теперь надо положиться только на волю Аллаха…
Абишбай и Болатбек, каждый по-своему, переживали болезнь Аккыз, только делали это молча, не делясь друг с другом своим горем. Как принято среди мужчин.
Однажды Болатбек подал бабушке напиться, но чашка выпала из ее рук и разбилась.
— Не грусти, мой жеребеночек, — сказала Аккыз едва слышным голосом. — Это к счастью. Твоя бабушка теперь выздоровеет… Небо послало нам знак…
Болатбек кивнул головой и улыбнулся сквозь слезы.
9
Вечерело. Солнце скрылось за неровными отрогами гор, но вершины еще оставались освещенными его последними, прощальными лучами.
Тлеукул слез с лошади, разнуздал ее, пустил пастись, а сам стоял на склоне и смотрел вниз, на раскинувшийся вдалеке аул, который уже затягивался сизой вечерней дымкой.
…И завтра будет день, такой же яркий, Мои лучи согреют эту землю, И золотым животворящим светом Луга,Снизу по тропе поднимался Болатбек. Когда он подошел совсем близко, горы погасли, но темнота не захватила еще все просторы склонов и долин.
— О чем вы говорите, Тлеукул-ага? — спросил Болатбек. — Стихи, да? Сами придумали?
— Может, я, а может, и не я, — улыбнулся Тлеу-кул. — Народ придумал, сынок. Давно уже эти слова живут на свете. Я их еще от своего деда слыхал.
— Значит, так и будет, как солнце обещает?
— Конечно, — ответил Тлеукул. — Ты посмотри, — он показал рукой на запад, — заря сегодня совсем красная была, верно? Ветра никакого… — Он снова повернулся к аулу, — дым столбом вверх поднимается… Это все к тому, что завтра такой же погожий денек, как сегодня, будет. Солнце про то и говорит… А вы в школе стихи учите?
— Конечно, Тлеукул-ага. Только этих ваших стихов мы еще не проходили… Вот скажите, я давно хо: тел спросить… Одни говорят, что мулла лучше лечит, а другие — что врач лучше. Кто же правильно говорит?
— Сам ты, Болат, разве не понимаешь? Ай-ай… — Тлеукул зачмокал языком. — По-серьезному спрашиваешь?
— А почему тогда дедушка Абишбай все время Каражана зовет к моей бабушке? Она уже давно больна, вы знаете… Каражан приходил, лечил… только ничего не помогает… Лошадь забрал… А врача так и не позвали… Почему?..
Тлеукул внимательно выслушал сбивчивую речь Болатбека и сказал:
— Твой дед Абишбай — хороший и честный человек, все его уважают… Но вот только доверчивый он слишком. Как в старину заведено было, так и живет… Да простит он меня за такие слова… Я тоже раньше доверчивый был, смолоду… Погляди на мою деревяшку… — Он выставил вперед левую ногу. — Если бы мулла умел лечить, я бы не остался без ноги… А ведь он получил тогда от меня моего скакуна и единственную дойную корову.
— Я думал, вы были ранены, Тлеукул-ага, — сказал Болатбек.
— Да, был. Десять с лишним лет с тех пор прошло. Тогда у нас в Семиречье жестокие бои шли. С басмачами… Ты в те годы по юрте еще ползал. Как ягненок однодневный.
— Нам в школе рассказывали, я знаю.
— Тогда меня и подстрелили… В ногу… Вот сюда. — Тлеукул нагнулся, постучал по деревяшке. — А жара стояла — вся земля потрескалась… Врача у нас в отряде не было, отправили меня в аул… Думал — само заживет, да получилось плохо. Привели ко мне добрые люди муллу. Три дня надо мной молитвы читал — не помогло. Хуже стало… Почернела нога — глядеть страшно… Конечно, бывает, что мулла ученый, в болезнях разбирается. Тогда и помочь может: не молитвой, а травами, настойками разными. Мне вот такой не попался… И других мулл приводили… Добро все выманили, а толку никакого… Как колодец посреди степи — копают, копают, а воды и пригоршни не показывается…