Болеславцы
Шрифт:
Не было ни видом не видать, ни слухом не слыхать, а только нюхом.
Одолай сошел с вала и, опираясь на плечо Ока, пошатываясь, пошел в избицу, сел в угол, а пес лег на подстилку. Стали ждать.
На дороге послышался топот и позвякиванье; скрипнули ворота; заржал конь; раздались быстрые шаги; и разгоряченный, измученный, отирая пот, вошел Доброгост.
Старик коротко спросил из своего угла:
— Который там из вас?
— Доброгост, сын Мщуя.
— Гуляки вы, такие вы сякие, — начал Одолай, — псы паршивые!
Доброгост молчал, чувствуя, что прадед очень гневен.
— Королевскую сторону вы тянете! — прибавил Одолай.
— Нельзя нам по-иному, — расхрабрился Доброгост, — король принижен и оставлен всеми.
— В прах его сотрут, — прибавил старый, — на нет сойдет, сгинет! — Но тут он точно поперхнулся: вновь раздался лошадиный топот, скрипнули ворота, вбежал человек, остановился и тяжело дышал.
— Здесь я… на ж тебе! — сказал он и огляделся вокруг безумными глазами.
Старик шепнул:
— Знаю, ты Мстислав.
Действительно, это был Мстислав, все в той же, ободранной и испачканной одежде: черный, желтый, закопченный, с воспаленными глазами, запекшимся, кровоточивым ртом. Увидав у дверей ушат с водой, он, вместо ковша, схватил его обеими руками и наклонил, чтобы напиться! Пил жадно, потому что все нутро его горело.
— Слушай, бесноватый, — начал старец, когда Мстислав поставил ушат на место, — вот здесь, перед тобой, вызванный мною Ястреб. Слушай, что я ему скажу: отрекаюсь от всех них, с головы до пяток, если будут с королем. Приказываю им оставить его двор.
Мстислав обратился к Доброгосту.
— А ты что на это?
— А я говорю деду, что мы уйти не можем и не пойдем, — ответил Доброгост несмело, — вы говорите: позорно тянуть руку короля; а по-нашему, позор оставить его, страха ради, что все его покинули. Наши старшие решили: не отступим, ни единый; а будет надо, сложим головы.
Старик метнулся из своего угла.
— Как ты смеешь, стервец ты!
— Убейте, воля ваша, — спокойно ответил Доброгост, — но, как сказал, так будет. Все мы на том стали, и я не могу оставить братьев. Останутся ли Шренявы и Дружины, я не знаю, но ястшембцы устоят все до последнего. Это наш долг.
Мстислав плюнул ему под ноги.
— Эх! Рабское отродье! Рабы, слуги шелудивые! Королевские холопы!
В миг Доброгост схватил его за горло и так сжал сильными руками, что Мстислав весь посинел. Хотел вырваться, но не мог. Так они боролись молча. Доброгост душил его насмерть.
Старик, ухом уловил грозившую беду, рыкнул страшным голосом:
— Сейчас пусти, или велю засечь тебя до смерти!
— Твоя воля, дед, делай со мной, что хочешь, — крикнул Доброгост, — а ты, пес, берегись!
Мстислав, освобожденный от мертвой хватки, зашатался и упал на лавку. Его помертвелые глаза были неподвижны, губы тряслись.
— Знаешь ли, — закричал он, обращаясь к Доброгосту, — кто я такой?
— Дед наш, — ответил Доброгост, растирая затекшие руки.
— Убеленный сединами глава рода, — начал Одолай, — отец отцов ваших, всем вам давший жизнь! У каждого из вас могу ее отнять, потому что дал ее на честное житие, а не на срам!
Доброгост был еще сильно возбужден борьбой с Мстиславом.
— Конечно, — закричал он, — ты отец отцов наших! Отними жизнь, но не заставляй быть подлым! Подло, говоришь, служить такому господину; еще подлее отступиться, когда он погибает! Псы, и те не отступаются!
Мстислав, немного отдышавшись, харкал кровью и вполголоса бранился.
— Не отступайтесь, — ворчал он, — не отступайтесь! Чего лучше! Уйдете с ним и его псами прочь из нашей земли. Ни на одном погосте не примут вашей падали; разве сжалятся над нею волки! Идите с ним, идите!
Доброгост не отвечал, сделав вид, что ничего не слышит, и обратился к старцу.
— А кто нас посылал, когда мы отъезжали к королевскому двору? Да сами ж вы, отцы и деды. Гнали нас к нему, учили: будьте верны, любите, уважайте, несите службу. Как велели, так мы и служили. А теперь требуете, чтобы мы покинули его, когда он тонет, отказались нести службу, когда все против него?
Одолай ворчал:
— Яйца курицу не учат. Научились вы там, по-придворному… А как, по-вашему, чей голос выше, свой ли, кровный, или королевский?
— Сама же кровь запродала нас королю! — ответил Доброгост.
— Когда так, то гиньте и пропадайте вместе с ним! — зарычал Мстислав.
— Станем с ним и не погибнем! — воскликнул Доброгост, набираясь храбрости. — Горсточка нас, не больше; но, по нужде, король кликнет клич на Русь, на венгры: придут на помощь. И раздавит и изведет он всех своих врагов. Вы да попы еще не победили нас! — прибавил он, обращаясь к Мстиславу.
— Эй, ты! Пропащая ты голова! — крикнул в ответ Мстислав. — Раньше нежели успеют подойти венгры да Русь, ноги вашей здесь не будет!
— Ну, ну! — отозвался равнодушно Доброгост.
— Все земли и поветы, всяка жива душа с нами и против вас, — шумел буженинский пан.
— А с королем народ и гмина! [19] — возразил Доброгост. — Против горсти земских людей да рыцарства довольно у нас холопского рубья!
Опять начиналась перебранка, грозившая перейти в рукопашный бой. Тогда старый Одолай стал неистово стучать дубинкой о пол.
— Молчать, озорник! — прикрикнул он на Доброгоста.
19
Гмина — волость. Употреблено здесь в смысле "мир".