Болевой порог
Шрифт:
«А что мне остаётся делать? Врать другим я ещё могу, но себе…устал. Я устал врать глядя в эти глаза, устал произносить глупые мантры: «Я сильный! Я смогу! Мне всё подвластно!». Они не работают.
«Значит ты сдался? – из набухших глаз вот-вот брызнут слёзы. – Тогда зачем всё это? Зачем эти семинары, тренинги? Какого чёрта, ты читаешь эти книги. И сегодня ты снова идёшь туда. Зачем, если надежды уже не осталось?».
«Нет, надежда осталась! Только она меня и держит. Это уже не та надежда, которая обещает, что всё наладится, что впереди ещё много времени, чтобы всё исправить. Это надежда на чудо. Я как ребёнок, который, проснувшись под новый год бежит под ёлку,
Тойота заплывает на парковку, возле офисного центра. Все хорошие места уже заняты, остаётся воткнуть машину в сугроб, либо оставить её посередине. Но этот вариант я отметаю. Михалыч тоже ставит машину здесь. Белая крыша его Крузака возвышается над железными горбами простолюдинов. У Михалыча проблемы с чувством габаритов и он частенько тупит, когда в центре парковки находится помеха из припаркованного незадачливым сотрудником корыта. Я не хочу быть камнем преткновения для своего босса, итак на работе проблем выше крыши.
Сплющенный капот врезается в сугроб, словно в айсберг, бороздит серую массу, пока не зарывается в ней наполовину. Вот здесь моё место!
Нехотя вываливаюсь из салона, с отвращением глядя на серое здание и тянущуюся к нему вереницу сотрудников. Меня ждут очередные восемь часов скуки, уныния и серости. Иногда к этой говенной массе примешивается унижение и страх. Да…да…да черт побери. И на работе всё то же самое. Я обхожу острые углы, терплю оскорбления Михалыча, язвительные замечания бухгалтера и насмешки прочего офисного планктона не потому, что выше всех этих дрязг. Мне просто страшно вступать с кем-то в полемику. Страшно точно так же, как задирать на дороге этих гонщиков. Если бы было не страшно, я бы и сам гонял, наплевав на все правила, я бы вступал в дискуссии, спорил по любому поводу, и использовал удобный момент, чтобы унизить оступившегося. Я бы делал всё то же, что и они, если бы не эта…
«Да говори уже! Сегодня у тебя день откровений!» – укоряющий взгляд проблескивает в отражении зеркальной входной двери.
«Хочешь откровений? Ну хорошо! – я расстёгиваю плащ, подхожу к большому зеркалу в холле, поправляю галстук, презрительно морщусь, глядя на отражение. – Всё это…хорошие манеры, эта грёбаная вежливость…всё враньё…– нервно дёргаю узел, затягивая удавку на шее. – Если бы я мог, вёл себя точно так же, как и все они…– Периферийным зрением смотрю на силуэты пробегающих за спиной людей. Я вёл бы себя как эти приспособленцы, наглецы, хамы, ублюдки и негодяи. Я вёл бы себя хуже каждого из тех, кого, якобы, так презираю. Я бы так же, как и они брал бы от жизни всё, что могу, если бы имел хоть каплю смелости.
Я – чёртов трус, и пора это признать!».
6
– Кем я был? Кем я был! – Я вглядываюсь в нанизанный на вилку тост, будто изучая невиданный доселе минерал. Мне не хочется озвучивать посетившее меня откровение. – Судя по всему, я был обычным человеком…
– Обычным? – Линзы очков Эммануила сверкнули стробоскопами. – Что ты вкладываешь в это понятие?
– Обычный – тот, кто живёт обычной жизнью, не хватает звёзд с неба…– я хрумкаю тостом, который кажется мне пережаренным и горьким.
– Ни на что не претендует и не требует от жизни большего, чем положено…– пытается закончить за меня Эммануил.
– Ну почему не требует…– выплюнув обгорелую корку, я заворачиваю её в салфетку. – Он может и требовать и претендовать…только что толку.
– Не совсем уверен? В чём?
– Знаешь…всё это как сон. Как одно из тех видений, посетивших меня этой кошмарной ночью. Только этот сон был самым длинным, он был как бы основой всего. Было ещё что-то абсолютно другое, то что никак не соотносилось с этим основным сном.
Я сжимаю правую руку в кулак и поднимаю её на уровень глаз. С этим кулаком что-то не так. А именно – вместо косточек на тыльной стороне синеет пунцовый, похожий на мозоль, нарост. Сжав в кулак левую ладонь, я вижу почти ту же картину. – Мой двоюродный брат занимался боксом и никогда не упускал шанса ввязаться в драку, или врезать кому-то по чавке. Его кулаки были чем-то похожи на эти…– медленно вращая кулаками, я вглядываюсь в синие наросты. Мне не верится, что эти руки могут быть моими. – Точно такие же кулаки были у местной гопоты. Они нарочно набивали их об груши и стены и даже обкалывали чем-то вроде парафина, чтобы были больше. – Мои губы непроизвольно кривятся. – Где-то в промежутках, когда основной сон обрывался, я видел вот это. – На этот раз я пронёс страшный кулак над столом, едва не касаясь им мясистого носа доктора. – Я видел, как эта кувалда молотит по кирпичной стене. Ещё я видел часы, которые в разы дороже тех, что на тебе. Они слетели с руки во время удара об стену…
– Ты узнал эти часы? – лепечет Эммануил, заворожено глядя на кулак.
– Нет…– я медленно кручу головой. – Не узнал ни часы, ни руку, ни стену. Только сейчас я понимаю, что кулак, возможно, принадлежит мне. Мне непонятно только одно. Как всё это может соотноситься. Человек в основном сне, никак не сочетается вот с этим…– я ещё раз вращаю кулаком…– вот с этим…– медленно поднеся руку к лицу, тычу пальцем в шрам на губе, – вот с этим…– палец упирается в белую полоску, рассекающую бровь надвое…– с этим…– в горбинку на сломанной переносице…– с этим…– в проваленную скулу. – Такое ощущение, что сидящий перед тобой человек всю жизнь занимался боями без правил. Но человек в основном сне…он не такой. Это антипод всему этому…понимаешь? – я ударяю кулаком по столешнице и тут же морщусь от пронзающей руку боли. – Так что из этого сон…– хриплю я, стиснув зубы…– всё что было там, или всё, что происходит сейчас?!
– Тш-ш-ш! – Эммануил накрывает пухлой ладошкой моё запястье. Его шипение походит на звук, издаваемый раскалённой трубой на которую кинули пригоршню снега. – Главное успокоиться и не паниковать. Всё продвигается не так уж и плохо. Ты начал вспоминать, надо только упорядочить эти воспоминания, отделить ложные от реальных.
– Если бы это было возможно…– причитаю я, сдавливая виски пальцами. – В голове какая-то каша.
– Я тебе помогу разобраться с этой кашей! – Карие глаза под линзами щурятся, выдавливая обнадёживающие искры. – Сейчас мы кое во что сыграем. – Эммануил вскакивает, взбодрённый своей же мыслью. Он пару раз проходится вдоль стола, потом бросается к плите, берет кофеварку, разливает кофе по кружкам и ставит их на стол.
– Опять игры? – я горько ухмыляюсь.
– Это будет что-то вроде викторины. – Он пододвигает ко мне дымящуюся кружку. – Сейчас поясню. В твоих обрывочных воспоминаниях, ты увидел некую личность, которую связал с собой. Но там появился ещё один субъект, который полностью диссонирует с этой личностью. Есть некто третий – это тот, кого ты видишь в зеркале, тот кто разговаривает со мной, мучается от фантомных болей и удивляется виду своих кулаков. Есть и четвёртый…
– Четвёртый?! – я удивлённо вскидываю глаза на Эммануила.