Болгария
Шрифт:
– Передай своему повелителю, что договор между нашими народами я признаю, ибо слово моего воеводы – моё слово.
И дары его принимаю. Но если кто-то из племён ваших, без моего ведома и согласия, впредь по землям Руси «кочевать» вздумает, – князь произнёс это слово с нажимом, – то карать буду нещадно! – закончил, как клинком обрубил, Святослав. И добавил: – Ныне Руси принадлежат все пути торговые по Pa-реке, Дону, Непре и Дунаю широкому, и коли кто вздумает на тех путях зло супротив торгового люда творить… – Русский Барс резанул пронизывающим взглядом печенежское посольство, – тогда уже всё равно, где бы ни был виновник, наши мечи навсегда отправят его в страну Вечного Кочевья…
Обрадованные послы Хасым-бека тут же отправились к своему повелителю с доброй вестью. Подчинённые ему племена свернули свои шатры и ушли восвояси с земли Киевской.
Вернувшись в град, дружина потекла к Ратному Стану, а Святослав собрал темников и молвил:
– Великое дело свершили вы, вои киевские, сокрушили на востоке Хазарию злую и Волжскую Булгарию, а теперь подчинили на западном полудне Болгарию Дунайскую. Теперь все пути торговые: в Асию, Византию, на Дунай, да на полночь к готам, данам и поморам – под рукой нашей. По этим потокам уже течёт добро разное да пенязи многие в киевскую казну, крепнет Русь, а с могучей державой никто не посмеет шутить. Только надобно, чтоб потоки те были чисты от всякого мусора, чтобы безопасно шли караваны купеческие с товарами многими из разных земель. А потому надобно навести порядок, очистить пути-дороги от всех, кто желает на тех путях поживиться. Выступаем завтра в Булгарию Волжскую, а потом пройдём по хазарским землям да Альказрии.
Недолго побыла в Киеве дружина. Снова затрубили рога боевые, призывая суровых воинов в новый поход. Но не успела конница переправиться на левый берег, как примчался запыхавшийся посыльный от начальника Городской стражи Горазда.
– Княже, с полуденного захода гонец прискакал, речёт, будто не все печенеги ушли в свои земли, часть осталась и бесчинствует: поля засеянные вытаптывают, девок насилуют, юношей забирают в рабство…
– Тогда придётся сперва печенежину проучить, – молвил решительно Святослав и повелел дружине назад возвращаться.
Потекла дружина грозная киевская на тех неразумных печенегов, что не послушали Хасым-бека и не ушли вместе с ним. Там, где «гуляли» Явды Эрдым – Прославленные Подвигами, и Кара Беи – Черные Князья, дружина разделилась надвое и потекла на ворога разными дорогами. Как всегда, удар русов был скор и страшен для кочевников. Уцелела та их часть, которая оказалась дальше от основного стана и успела унестись на своих быстрых конях прочь. Опомнившись, они тут же послали оставшихся в живых князей просить мира у Святослава.
Много скота, отбитого у кочевников, пригнали победители в Киев, быстро пополнились городские запасы не только возвращённым добром, но и трудом захваченных в плен печенегов, которые были приставлены к восстановлению разрушенного и прочим чёрным работам.
Потом стелилась под копыта русских коней земля Волжской Булгарии, и крепко поплатились те князья булгарские, которые поддались уговорам пришлых «купцов» и стали замышлять недоброе против Киева.
Встреча Издебы и Святослава была горячей. Они никак не могли отпустить друг друга из богатырских объятий. Старый темник даже уронил горючую слезу и всё не мог наглядеться на Святослава, который за время, пока не виделись, стал ещё решительнее и выглядел старше своих лет, крепко заматерев в непрестанных боях.
– Хорош, хорош, брат, – всё хлопал по широким плечам под рубахой князя старый воин. Его единственное око сияло восторгом и тёплой радостью.
Они долго говорили о делах в Булгарии, Киеве, о Болгарии Дунайской, куда собирался возвращаться князь. В конце разговора Святослав молвил:
– Понимаю, что тебе, брат Издеба, тут не сладко, и служба добрая изведывательская самому во как нужна. – Князь повёл широкой дланью у горла. – Но Ворон в Болгарии остался, а мне по Хазарии и Альказрии пройти надобно, порядок навести, без доброй службы изведывательской никак. Не отпустишь ли со мной Невзора?
Старый темник вначале нахмурился, потом подумал, и чело его медленно просветлело.
– А знаешь, княже, пожалуй, забирай Невзорку. Он тебе и на Дунае сгодится, на разных языках речёт бойко, а видом хоть за болгарина, хоть за грека сойти может. Помнишь, когда Киев печенеги обложили, он смог через их лагерь пройти, выдавая себя за печенега, а потом через Непру к воеводе Претичу переплыл.
– Знаю, тем спас киян, и мать мою, и детей, – подхватил Святослав. – Оттого и прошу его у тебя.
– А ведь Невзорка-то наш не только добрым изведывателем оказался, а ещё и наставником редким! – довольно подмигнул единственным оком старый темник. – Он мальца, родича нашего Седого, так поднатаскал в сём деле, что я сам диву даюсь. Добрая смена Невзорке будет, да и Седой мне крепкая подмога. Так что бери Невзорку, княже, тебе он сейчас нужнее…
– Дякую тебе, брат Издеба, за службу Руси Киевской, за ряд и лад, что тут, в Булгарии, блюдёшь. Ну и за изведывателя Невзора отдельная благодарность! – И Святослав снова крепко обнял старого темника.
Вскоре русская конница потекла на полдень, в земли, некогда бывшие грозной Хазарией.
И так всю осень и зиму наводил князь порядок в землях до Pa-реки, Камы и Дона, в землях вятичей и радимичей, в Тьмуторокани и Таврике, беря дань с подвластных ему народов. И лишь к весне с многими обозами возвратился в Киев.
Глава 8
Кончина Ольги
Лета 6477 (969), Киев
Пришла весёлая Масленица. Многие кияне начинали день с того, что, встав рано утром, выходили на широкий двор, умывались последним свежевыпавшим снегом, натирались им до красноты и шли париться в баню. Там хлестались берёзовыми вениками, растирались жёсткими мочалами и, охая от наслаждения, окатывали телеса то горячей, то холодной водой, так что становились красными, как вареные раки. Потом, чистые и лёгкие, тешились варениками с творогом, пирогами с капустой, фруктовым узваром, горячими блинами, поливая их топлёным маслом и сметаной и запивая крепкой медовухой. Затем шли на игрища, разводили огромные кострища, в которых сжигали всякий ненужный, скопившийся за зиму хлам, поджигали чучело Зимы-Марены. Катались на санках с горы, падали в кучи, смешивались, так что сразу и выбраться не могли. Боролись друг с другом, снег за шиворот сыпали.
Ходили по улицам пьяные, держась друг за дружку, шатались и горланили песни, прославляя князя Святослава, напавшего на печенегов, как Перунов гром, и разметавшего их во все стороны, подобно праху в степи. Люди радовались возвращению князя с дружиной и наступлению долгожданной весны, встречали воинов со слезами на глазах, делили полученную добычу и с болью и благодарностью поминали павших сородичей.
А ещё рад был люд киевский тому, что киевское Торжище, как никогда прежде, было полно товарами разными из всех земель полуденных и полночных, тех, что далеко на восходе, и тех, что на заходе. Настала горячая пора для купцов русских: кто в дальние страны вёз свой товар, чтобы сразу большой барыш получить, а кто челноком сновал до Переяславца-Дунайского, Бряхимов-града, Танаиса, Хорсуни и других «узелков-перекрёстков» на дальних торговых путях. Богатела и крепла Русь. Многие теперь уразумели, что не просто ради удачи воинской вёл князь Святослав свои многие битвы, и не напрасно гибли славные сыны Руси. Присмиревшие кочевники опасались теперь ходить в набеги на Русь и «хозяйничать» на торговых путях, как в прежние годы, боясь гнева Русского Пардуса. А люд русский в дальних от столицы градах и весях тоже рад был тому, что князь в эту осень-зиму не ходил к ним в полюдье – занят был наведением порядка среди печенегов, волжских булгар, хазар да народов Альказрии. Непрестанно шли теперь в Киев-град обозы с захваченной воинской добычей да с собранной десятиной со всех товаров, что проходили через торговые пути в Корчеве, Белой Веже, по Pa-реке в море Хвалынское, либо через Русское море в Болгарию Дунайскую, а оттуда в самый Царьград. Многочисленные лодьи русских купцов стояли теперь, сменяя друг друга, в заливе Золотой Рог, выгружая одни и загружая другие товары.