Болгария
Шрифт:
И он как-то особенно пристально взглянул на посланников.
Византийцы после этих слов отчего-то разом остановились, словно натолкнувшись на невидимую преграду. Каждый почувствовал, как в руки, ноги и даже язык вошла великая тяжесть, так что невозможно стало ни пошевелиться, ни слова молвить.
– Гляди, Младобор, а вон тот воин на белом как снег коне, не князь ли? – спросила мужа Беляна.
– Он самый, – ответил отчего-то взволнованным голосом Младобор и поднял на руках сразу двух своих малых детишек. – Глядите, вон тот витязь на белом коне и есть наш князь Святослав, запомните его, детки, крепко запомните… – говорил взволнованно отец, и голос его прерывался от волнения.
– А эти важные гости в золоте да парче кто такие? – спросила Живена, разглядывая разодетых чужеземцев.
– Посольство византийское, – молвил кто-то из местных, – их князь на праздник пригласил, да что-то никак они в Капище-то войти не могут, видать, в самом деле мысли чёрные в их головах хоронятся, а боги-то всё зрят и не пускают…
– Гляди, гляди, а главный посланник-то аж потом исходит, блестит, что твой конь после купания, а с места не двинется никак, дела-а!!
– Ярослав, ты куда? – обеспокоенно окликнула внука Живена.
– Да я вас найду, поближе на сие чудо волховское поглядеть охота, я мигом! – ответил быстрый отрок и тут же скрылся в толпе.
Мольбище затихло, и все взоры обратились на греческих послов. Те стояли неподвижно, только лица их покраснели от натуги, а на челе выступил крупный пот.
– Отчего ж вы стоите, посланники, аль не любы вам предложенные дары?
И опять молчали греки. А люди, будто зачарованные, тоже стояли не дыша.
Тогда Могун распрямился во весь рост и рёк громовым голосом:
– Именем Богов наших, ныне отпущаю вас, грядите восвояси! – Он подошёл к недвижным посланникам и, произнося что-то про себя, ткнул каждого концом посоха.
После этого короткого и совсем несильного тычка посланники обретали способность переставлять свои словно налитые свинцом ноги.
Вот все греки зашевелились. Краснота их лиц постепенно начала переходить в бледность. Преследуемые непонятным страхом, они живо покинули Мольбище и мигом скрылись в гостевом дворе.
Люди тоже стали расходиться, дивясь происшедшему чуду, которое они зрели воочью.
И долго потом шли пересуды не только в Переяславце, но и во всех окрестностях, обрастая всё новыми подробностями, одна невероятнее другой.
Святослав, подойдя к Могуну, когда они остались одни, молвил:
– Эка ты, отче, нагнал страху на греков! Понесут они теперь сей страх аж до самого Царьграда, может, и не будет войны, откажутся от мысли заполучить Болгарию? Что скажешь?
– Не верь им, княже! – покачал головой Могун. – Слишком разряжены они в парчу и злато, слишком щедрые дары принесли. Словно тем блеском хотят затмить твои очи и разум. Будь настороже! В Царьграде тоже есть сильные кудесники, которые вкупе с хитрыми черноризцами и стратигосами не спят и думают, как обмануть чистую славянскую душу.
– Стратигосы – это моя забота, а ты, отче, бди о черноризцах и кудесниках, – сказал князь и пошёл в Стан.
Проходя по Воинскому Стану, Святослав услышал женскую перебранку, крики, в другом месте – смех. Там и сям у шатров висело стираное бельё и бегали разновозрастные дети.
Начальник стражи, сопровождавший князя, видел, как тот всё больше хмурится. Потом велел кликнуть темников. Когда те собрались, строго сказал:
– Воинский Стан – не кочевой табор! В нём не должно быть ни жён, ни детей, ни знакомцев всяческих. Отныне запрещаю воинам водить сюда кого-либо. Кто хочет иметь жену, пусть ставит дом в Переяславце и там содержит семью. А в Стане жёнам не место, оттого что от них идут перебранки пустые. Жена – берегиня очага домашнего и прикипает душой ко всякой вещи, так что готова за неё всяческими способами сражаться. И на мужа своего жена глядит как на собственность, хочет, чтобы он всегда при ней был и всякие её прихоти исполнял. У воина же задача иная – он должен в походе содругам помогать, последним куском делиться, а на поле боя друг дружку и землю свою защищать, живота не жалеючи. Все с этим согласны?
– Согласны, княже!
– Верно речёшь!
– В Киеве завсегда так было, а в Переяславце распустились, – загомонили темники.
– Тогда ступайте немедля наводить порядок, и чтобы к вечеру Стан выглядел как положено!
После обхода Святослав вернулся в гридницу. Там его уже ждали с докладами.
Первым заговорил Зворыка:
– Опять пришли люди с Поморья, просят у тебя, княже, помощи. Свеи на них напали вместе с данами, грабят и убивают.
– Что им ответить… Не могу я сейчас, как заяц, скакать из края в край. Здесь земля ещё не устроена. Пусть идут на Киевщину, селятся и живут. Новым землям добрые хозяева нужны.
– Не хотят они, княже, переселяться. Просят взять их под твою высокую руку и защитить от захватчиков.
– Далеко суть те земли от Киева, ещё дальше от Переяславца. Вот когда укрепимся, тогда помыслим и о Поморах, и о Полабах с Лужичами. Потом надобно Словенов и Щехов к Киеву присоединить. Послать гонцов к Кошубам и Сербам, чтобы знали, что князь Киевский о них думает. Чтобы знали Липичи и Дрождяны, Лемки, Подляшичи и Хорваты, Венеты, Виденцы, Коринты, Щурийцы и все славяно-орийцы, что, когда придёт час, мы сочтёмся с их врагами, землю их освободим, и она станет единой Русско-Славянской землёй!
– Княже, – промолвил Зверобой, бывший старший стременной, а теперь тысяцкий, – ты не упомянул Ляхов, они ведь тоже славяне.
– Славяне, – нехотя согласился Святослав, – однако ни богов славянских, ни друзей своих особо не почитают, хотят сами выше всех быть. Да и князь их Мешко христианство от немцев принял, сам на лютичей и поморов теперь нападает. Одно вам скажу: нынче, кто сам по себе остаться захочет, тот попадёт к чужим народам в рабство. И будет горбатиться в неволе, воду таскать, той водой ноги хозяину мыть, а уж потом ему будет дозволено самому напиться! Нам бы хоть лето мирно пожить, рати пополнить, а там, глядишь, люд из Киева да прочих градов русских прибудет, ибо войны, видимо, не миновать, – добавил он. – Боскид, – обратился князь к темнику, – придётся тебе опять отправляться к уграм и заключать с кенде Чобо договор о военном союзе, на сей раз против Византии. Скажешь, что получат всё захваченное ими золото и сокровища греческих городов, если встанут под мою руку! Иоанн Цимисхес требует, чтобы мы оставили Болгарию и вернулись домой. Но мы пришли сюда по просьбе императора Никифора Фоки, обещавшего отдать нам Болгарию, так, патриций? – повернулся Святослав к Херсонеситу.
– Так, князь! – кивнул Калокир и добавил: – Иоанн Цимисхес пришёл к власти с руками обагрёнными кровью василевса Никифора Фоки. Он – убийца и самозванец. И я готов идти с вами, чтобы наказать преступника.
– Теперь о печенегах, – промолвил князь, – у нас с ними прошлым летом мирный договор заключён был. Я имею в виду правобережные племена, что приходили осаждать Киев. Понятное дело, что без подстрекательства Византии тогда не обошлось. Теперь пришёл черёд ей расплатиться за всё сполна! Зворыка, отправь-ка немедля посольство от моего имени к их предводителю Хасым-беку и пообещай печенегам то же самое, что и уграм, – греческое золото, дорогие одежды и захваченных пленников.