Болгария
Шрифт:
– Болгарина того взять удалось? – спросил князь.
– Так, княже, допытали, и признался он, что никакой не посланник, а лазутчик византийский, и таких, как он, добре языком болгарским и русским владеющих, немало в Болгарию заслано. А ещё он рёк, что войско Варды Склира числом около десяти тысяч стало вблизи границы болгарской у Адрианополя, или, по-болгарски, Одрина. А другое войско, под водительством стратопедарха Петра, числом в двадцать тысяч уже вторглось во Фракию. Желаешь сам допросить лазутчика, княже, и что повелишь с ним делать?
Святослав отрицательно качнул головой, и в его очах вспыхнули молнии гнева, как от «послания» Цимисхеса.
– Прилюдно на площади отсеките ему главу, – коротко велел князь.
– Будет исполнено, – кивнул Варяжко.
– Воевода Боскид гонца прислал, княже, – доложил Зворыка, – нынче к вечеру мадьяры будут уже у Переяславца, воевода передал, что они полны решимости идти на Царьград.
– Добре, и печенеги уже два дня как на месте. Давай, чтоб не терять времени, идти с печенегами к болгарской столице, а когда Боскид с уграми туда же прибудет, соберём всех воевод и темников на совет в Великой Преславе. С царём Борисом обсудить надобно, какие силы он может дать, – распорядился Святослав.
Спустя несколько дней в царском дворце Великой Преславы состоялся русско-болгарский совет.
– Война началась, братья, войска под водительством опытного Варды Склира уже у самой границы стоят, а патрикий Пётр и вовсе Фракию прихватил, – решительно молвил Святослав. – Так что нынче один вопрос: когда, куда и какими силами выступать следует.
– Думаю, следует пойти вперворядь на патрикия Петра, нельзя вражеское войско за своей спиной оставлять, – молвил Притыка.
– Эге, княже, союзники-то наши печенеги с уграми, они ведь коли пойдут на Фракию, то от грабежей не удержатся, а нам с болгарами ссориться нет резону, в нашей дружине их немало нынче, – возразил осторожный Свенельд, поглядывая на присутствующего болгарского воеводу Драгомила и ещё нескольких военачальников.
– Это точно, они ждут не дождутся, когда на дело пойдут, очень пограбить хочется, – согласно закивали Притыка и Зворыка.
– А вправду рекут, что сей патрикий скопец? – с некоторым удивлением спросил Улеб.
– Так, – кивнул Ворон, – но для Византии в том ничего странного нет, там и при дворе сии скопцы большую власть имеют, а патрикию Петру император специальное звание стратопедарха пожаловал.
– Тогда сделаем так, – решительно молвил князь, возвращая разговор к делу. – Я с дружиной нашей и болгарской пойду с сим скопцом-стратопедархом разбираться. Со мной пойдут конница Свенельда, пехота Васюты и Притыки и болгарская конница Драгомила, так, воевода? – Болгарский военачальник согласно кивнул. – А остальная дружина, болгарская пешая рать и угры с печенегами прямиком на Одрин выступят. Во главе русско-болгарской дружины, идущей к Одрину, станут Боскид, Инар и Улеб. – Князь нашёл названных очами. – Тебе, Боскид, с уграми сподручнее ладить, вы давние знакомцы. Инар – опытный варяжский темник. А тебе, Улеб, как наследнику княжеской крови, даю право от моего имени вести необходимые переговоры с противником о его сдаче на милость победителя.
– Так угры и печенеги конные, а рати болгарские пока придут, мы уже и справимся с византийцами! – воскликнул Улеб, обрадованный высоким доверием.
– Возьмёте Одрин с ходу – хорошо, а нет, осадите его и ждите, пока мы с педархами управимся и ряд во Фракии наведём. А потом соединимся и нанесём решающий удар по Константинополю, патрикий Калокир уже заждался императорской короны, которую мы снимем с головы Цимисхеса!
Войска патрикия Петра и Святослава сошлись во Фракийской низменности у Родопских гор. Патрикий был опытным военачальником, но необычайная выучка и слаженность дружины Святослава сразу насторожила Петра. А уж быстрота и ярость скифских воинов вовсе поразила бывалого полководца.
Патрикий и его хилии и тагмы сделали всё привычно и верно. Они навалились на сердце русско-болгарского войска, и, когда сеча ожесточилась, дрогнули и стремительно покатились назад, увлекая за собой разгорячённых схваткой пеших россов под командой Притыки и Васюты и болгар под рукою воеводы Драгомила. Ещё некоторое время – и справа на Святославовы рати навалились железные гоплиты, которые таким образом решали у Петра не одно сражение. Все шло как обычно, но русы не стали, подобно арабам, бежать, сминая собственные ряды и сея в них панику от неожиданного бокового удара закованных в железо людей. Напротив, правый фланг русов ощетинился своими длинными копьями и прикрылся большими щитами, сдерживая, сколько мог, рассекающий удар тяжёлых воинов. Те же, что преследовали теперь уже не отступающих, а ставших в оборону воинов Петра, так и продолжали крушить их, кажется даже не обращая внимания на неожиданную угрозу окружения. А ещё спустя время тяжёлые греческие гоплиты сами оказались в кольце. Конницы Свенельда и Святослава нежданно обрушилась сзади на закованных в железо ромеев. Сам князь русов рубился во главе, сминая ещё недавно стройные ряды железных воев, заставляя часть из них скучиться, с трудом разворачиваться против нового врага и тем ослабить натиск на ратников. Русские и болгарские рати, почуяв подмогу, яростнее навалились на противника, у которого теперь не было единого строя, а потому началась неразбериха: тяжеловооружённые воины мешали друг другу, усиливали сутолоку, не понимая, в какую сторону следует обрушить свою силу. Лязг железа о железо, крики и проклятия раненых и убитых, команды разъярённых начальников, боевые кличи и богатырское рычание воинов, храп обезумевших от крови и буйства смерти лошадей, стоны и вопли – всё слилось в едином шуме битвы, взрезавшей землю и небо и наполнившей всё окрест пылью, кровью и смертью.
Когда стратопедарх понял, что бой проигран и воины уже не слушают ни его, ни других начальников, он закричал своим тонким голосом, похожим на возглас обезумевшей женщины, приказывая личной охране пробиваться и уходить.
В Филиппополе – бывшем древнем Пловдиве, где преобладали греки да преданные Византии торговцы и священники, нашли приют части уцелевших греческих воев. Сам же стратопедарх Петр с конницей ушёл в Византию. Подходящие ко граду войска русов и болгар узрели закрытые ворота и град, изготовившийся к бою.
– Гляди, воевода Драгомил, – кивнул на затворённые ворота Святослав, – так чей сей град, болгарский или греческий? Коли болгарский, то почему перед своей дружиной ворота закрыл, а коли греческий, то как на болгарской земле оказался?
– Сейчас узнаем, княже, – сурово молвил воевода, подзывая к себе посыльных. – Вы двое, летите ко граду и велите именем царя нашего Бориса немедля отворить ворота, а нет, так град будет взят, и все, кто останется жив, будут казнены, как предатели. Время на раздумье, – воевода глянул на послеполуденное солнце, что уже начало свой спуск с небосклона, – до захода, а после… – Он красноречиво рубанул воздух дланью в боевой рукавице.
Солнце ещё не село, когда со стены помахали платком, вызывая на переговоры.
– Мы согласны сдаться на милость воинов царя Бориса, только пусть царь россов не входит в град! – крикнули по-болгарски. Филиппополь, уже однажды испытавший грозную десницу Святослава, боялся, что за повторное предательство русский царь сотрёт город в прах.
Драгомил переговорил со Святославом и, получив его согласие, передал ответ. Последовало ещё некоторое время ожидания, и врата наконец медленно открылись. Болгарская рать вошла в град, а вместе с нею и изведыватели Ворона. Конники Свенельда и Святослава вместе с пешими ратями Притыки расположились лагерем перед стенами.
Уже с раннего утра потянулись из ворот в сопровождении болгарских воинов полонённые византийцы, а вслед за ними и понурые горожане, что были зачинщиками неповиновения воинству царя Бориса. Полонников отправили под конвоем в Великую Преславу, а предателям по закону военного времени отсекли головы при стечении горожан, чтоб иным неповадно было идти скользкой дорогой измены.
Взяв с города дань и прокорм для лошадей, Святослав с дружиной пошёл дальше, очищая по пути от греков грады, селения и монастыри.