Болгария
Шрифт:
– Воевода, – обратился Невзор к Свенельду, войдя в его светлицу, – Ворон повелел передать, что в последнее время много лазутчиков визанских в наших краях обретается, то знак плохой, потому просил глядеть в оба. Коли же изловить удастся лазутчика, так не казнить, а нам в изведывательскую службу немедля передавать целым и невредимым.
– Добре, – сдержанно кивнул воевода, – одного подозрительного болгары недавно поймали, в темнице сидит.
– Мне бы переговорить с ним, воевода, поспособствуй, а? А ещё двоих людей надёжных дай. Потому как Ворон велел на ту сторону перебраться, – Невзор кивнул в направлении Балкан, – да обстановку выведать. Лепше всего под личиной купцов.
– А с чего это я тебе людей давать должен? Что у меня их, как грибов после дождя вырастает? Тут каждый человек на счету и к делу своему приставлен, – вспылил воевода, недовольный распоряжениями юного изведывателя.
Невзор поглядел на Свенельда цепким, пристальным взором. Потом полез рукой за пазуху и извлёк круглый костяной знак, висевший у него на шнурке.
– Его именем всяк должен оказывать помощь. Не мне, а общему делу нашему…
Увидев знак Святослава, Свенельд смешался и делано закашлялся.
– Ладно, дам двоих, – примирительно молвил он.
– А скажи, что за грек мне по пути встретился? – осведомился молодой изведыватель, пряча драгоценную костяную пластину.
– Да купец греческий, товар свой предлагал, я-то по Торжищу не очень хаживаю, так они сюда повадились, а чем он тебе не понравился?
– Пока не ведаю, но что не понравились мы друг другу – это точно, – задумчиво молвил Невзор. Он не стал говорить воеводе, что почуял в угодливом торговце некую вовсе не купеческую жилку. – Добре, воевода, говори, где сыскать твоих людей, мне их ещё подготовить надобно.
Пасхальные дни выдались, как чаще всего бывало, погожими. Солнце, радуясь вместе с людьми, щедро сияло на Константинополь и несло настоящее тепло, а с ним свет и надежду на лучшее.
– Может, отложить выход войск, дабы не осквернять праздник Христов кровопролитием? – с некоторым сомнением вопрошал новый патриарх императора, когда тот пришёл за благословением на победный поход против скифов.
– Богу нашему и церкви мы воздадим сторицей щедрыми подношениями, а главное, нашими победами над язычниками, сейчас нельзя упустить момент, – твёрдо ответил Цимисхес. – Мои трапезиты и синодики доносят, что даже стражи на горных перевалах у мисян в приближающиеся дни Пасхи почти нет, мы можем пройти совершенно свободно и неожиданно обрушиться всей мощью на врага! Нет, преподобный, с таким врагом, как этот северный дьявол, нужно использовать все средства и бить только наверняка!
– Хорошо, сын мой, я благословляю тебя на этот поход, пусть Бог наш единый Иисус Христос дарует нам победу скорую и тем приблизит приход истинной веры в страну непокорных северных варваров! – торжественно проговорил патриарх, осеняя императора большим золотым крестом со множеством драгоценных камней и жемчужин. Крест и перстни на руках святейшего сверкали и переливались всеми цветами радуги под лучами щедрого весеннего солнца, заливавшего храм Святой Софии. Цимисхес пал на колени перед алтарём главного храма империи и принялся истово молиться. Столь истово, как сегодня, он не молился даже в тот день, когда собрался убить своего двоюродного брата Никифора Фоку и занять его престол. Да, на его стороне превосходство в численности пеших и конных воинов, железные катафракты, личная гвардия «Бессмертных». Флот под водительством опытного морехода друнгария Льва, имея около трёхсот огнемётных триер, уже подходит к устью Дуная, чтобы, поднявшись по реке, закрыть любую связь Сффентослафа с Киевом, Пантикапеем и другими полисами, откуда могла прийти помощь. Уже с прошлого лета воины постоянно оттачивают своё мастерство в конном и пешем строю под началом самых способных военачальников. На его, Цимисхеса, стороне полная неожиданность нападения для северных варваров, которые по наивности своей, сравнимой с детской, верят данному слову и подписанным договорам. Всё так, всё на его стороне. Но император помнил, что перед ним не арабы и даже не свирепые упрямые германцы, а те самые дьяволы севера, которые прошлым летом разбили того же Петра и заставили бежать в страхе самого Варду Склира! А какой ужас поселили они в жителях Константинополиса, ещё даже не осадив город?! Нет, имея дело с этими исчадьями языческой преисподней, даже при полном преимуществе, нельзя твёрдо говорить о быстрой победе. И император молился ещё истовее, чтобы заглушить тот страх, который, несмотря на все доводы разума, продолжал дремать где-то столь глубоко, что достать и вырвать его с корнем было невозможно, оставалось только молиться, молиться и молиться… И Иоанн вместе с патриархом Василием бил поклоны также в храме Богородицы Влахернской, уже неоднократно защитившей Константинополь от нападений северных скифов.
Небольшой купеческий караван возвращался из Великой Преславы. Купец с проседью в тёмных курчавых волосах, по всему, был доволен прошедшим перед самой Пасхой торгом.
– Что же ты, купец, товаров так мало везёшь? – спросил усатый болгарский стражник на последнем перед византийскими землями перевале. Он был тоже в благом предпраздничном настроении.
– Да что торг, почтенный воин, – дружески улыбнулся купец, – ведь праздник-то такой один раз в году, его с семьёй встретить надо. Так что тороплюсь поскорее назад, чтобы успеть ко дню Воскресения Христова.
– Это верно, – согласно кивнул страж перевала и махнул своим подчинённым: – Чего копаетесь, отпускайте человека, пусть праздник дома встретит. – Караван покатился, грохоча полпустыми возами, вниз по каменистой дороге.
– Счастливого праздника тебе, воин! – молвил на прощание улыбчивый купец, а когда отъехал подальше, добавил уже негромко, без улыбки, по-гречески: – Если ты, конечно, до него доживёшь…
Вскоре купцу повстречались два болгарских воза с шестью уже «повеселевшими» болгарскими огнищанами, что тоже торопились вернуться в Болгарию к святому празднику.
Взгляды купца и пожилого главаря ватаги землепашцев встретились. Оба одновременно соскочили со своих возов. Отойдя в сторону, они некоторое время о чём-то негромко говорили, а их сотоварищи внимательно оглядывали дорогу вверх и вниз по склону. Потом начальники вернулись, и каждый тронулся в свою сторону.
– Кто это был? Что-то он мне не понравился, – спросил на греческом у старшего ватаги его спутник помладше.
– Каридис, трапезит. А не понравился он тебе, потому что считает нас, синодиков, людьми ниже их, трапезитов. Тем не менее он дал полную картину всех постов на перевалах. Количество людей, их готовность и прочее. Тут с ним мало кто сравнится. На посту впереди пятеро стражников вместе со старшим, говорить только по-болгарски. Головой отвечаешь, чтобы не успели зажечь сигнальный дым!
Ватага болгарских селян, возвращающихся домой после удачной продажи зерна в соседней Византии, с весёлыми возгласами и кувшинами греческого вина в руках приближалась к посту, который не так давно покинул византийский купец.
– Эгей, братья, давайте, выпейте с нами за праздник, вот доброе вино, угощайтесь, братья! – громогласно приглашали стражников уже нетвёрдо стоящие на ногах селяне.
Когда первый десяток осторожных армейских синодиков, беззвучно передвигавшихся впереди мерно шагающей византийской пехоты, подошёл к посту, то они увидели лежащих в разных местах в скрюченных позах болгарских воинов. Только двое из пятерых были зарезаны.
– Наш сотник знает своё дело, троим даже шкуру не попортил, обошлось вином, – ухмыльнулся десятник.
– Видно, только двое пить за Воскресение Христа не захотели, – кивнул второй на лежащих чуть подальше между камнями болгар с перерезанными глотками.
– Язычники, наверное, были, – нервно хохотнул третий, продолжая внимательно оглядываться по сторонам.
– Фанагория, – отрывисто бросил возница византийского купца, когда дорогу небольшому каравану преградили дозорные воины.