Болгария
Шрифт:
– А почему ты сразу не сжёг все их корабли? – строго вопросил Цимисхес.
– Эти дьяволы вытащили все свои лодьи на берег, а наши дромоны не могут из-за большой осадки подойти близко, о триерах я вообще не говорю, нам не достать их огнём! – несколько раздражённо ответил Лев.
– А может, перегрузить хотя бы несколько огненосных сифонов на малые корабли и так попробовать достать лодьи россов, – предложил Варда Склир.
– Уже пробовали, – мрачно и с ещё большим раздражением махнул рукой друнгарий. – Я послал вёрткую галею, но проклятые лучники скифов истребили всех гребцов своими стрелами, а саму «куницу» сожгли, подплыв к ней утлой лодчонкой и забросав смоляными факелами. Мои моряки с дромонов их даже не заметили. Увидели уже, когда судно заполыхало огнём, а скифы вытаскивали свою лодчонку на берег.
– Великий император, пришли осадные орудия магистра Куркуаса! – радостно доложил мандатор.
– Теперь они в полном окружении. Русский Барс угодил в западню, в смертельный капкан, и я объявляю операцию «Агра»! – высокопарно провозгласил Цимисхес, собрав своих стратигосов. – Будем истреблять варваров камнемётами и жечь лидийским огнём. Магистр, – обратился Цимисхес к Куркуасу, – поставь свои машины так, чтобы они могли наверняка громить не только стены, но и сам полис. – Император живо повернулся к друнгарию флота: – Раз твои дромоны, Лев, не могут достать лидийским огнём до скифских кораблей, то отдай половину запасов жидкого огня Куркуасу.
– Через пару дней мы поджарим их, как в царском дворце Иоаннополя, о великий, и пусть ужас вселится в тех из них, кто останется жив! – громко и уверенно ответил повелитель осадных орудий, облачённый в великолепную броню с золотыми орлами и сценами из подвигов героев.
Императору показалось, что Куркуас не совсем протрезвел после долгожданной встречи флота и сухопутного войска. Но Иоанн не обратил на это внимания, поскольку был искренне рад прибытию своего родственника с грозными катапультами и баллистами.
– Что, брат Варяжко, – задумчиво рёк Ворон, стоя на крепостной стене рядом со своим собратом по воинской верви, – Свенельд поведал, что в Великой Преславе заговор был, и предатели ворота ромеям открыли. В Переяславце то же самое хотели сделать, когда болгары нас обложили.
– Разумею, о чём ты, – кивнул помощник, – такова их ромейская военная хитрость.
– Коли был бы Невзор, – с болью молвил Ворон, – так уже бы всех предателей да тайных ромейских трапезитов нынче повязали… – Начальник тайной стражи на какое-то время смолк, глядя в темноту. – Пусть ждут ромеи открытых ворот, не дождутся! – твёрдо молвил Ворон.
Святослав, пока греки ждали подхода своего флота, велел окопать стены глубоким рвом и беспрестанными вылазками тревожил стан греков, не давая им приблизиться к Доростолу. В Киев были срочно отосланы гонцы за подмогой.
Почти каждую ночь выходили тайно воины Святослава и совершали быстрые и жестокие набеги на обложивших град со всех сторон врагов. Потому вынуждены были ромеи изменить свои порядки, и, кроме традиционных ночных охоронцев керкитов, пришлось устанавливать дополнительные дозоры из обычных воинов. Но они не были привычны к ночному бдению, да и днём приходилось им ходить на приступ городских стен, и порой засыпали воины в ночном дозоре, становясь лёгкой добычей скифских ратников.
Прошла седмица обороны Доростола.
В граде меж тем некоторые жители стали выказывать недовольство, что им приходится терпеть неудобства из-за осады. Одни рекли, что надобно Святославу уйти в свой Переяславец и там оборонять его, сколько пожелает, другие и вовсе предлагали открыть ворота и сдаться на милость христолюбивых греков. Никто не пресекал тех разговоров, и ратующие за сдачу града всё более смелели. Часто прислушивались к тем пламенным беседам простой огнищанин и с ним отрок лет пятнадцати, что, как они сказывали, привезли на продажу немного зерна от прошлого урожая, да, оказавшись в осаждённом Доростоле, теперь маются, не ведая, как обратно домой попасть.
– Желаешь отсюда вырваться? – спросил как-то добротно одетый болгарин у огнищанина.
– Рад бы, да как тут вырвешься, – безнадёжно махнул рукой землепашец. – Коли и окажешься за стеной, так там греки посекут, им-то разницы нет, что не воин я, а пахарь.
– Приходи сегодня к церкви, что у западных ворот, там и узнаешь, как себя и сына спасти, – кивнул на отрока осанистый болгарин.
– И конь у меня тут, и воз, жалко всё, своё ведь! – сокрушался, тяжко вздыхая, огнищанин, бессильно разводя мозолистыми, привыкшими к сохе руками.
– Так и коня спасёшь, да ещё и не с пустым возом домой вернёшься, дело тебе реку, приходи, – горячо зашептал ему на ухо болгарин, потому что мимо прошли несколько ратников.
– Добре, коль так, приду, – простодушно согласился огнищанин.
Когда собравшиеся были впущены внутрь храма, Младобор насчитал там около шести десятков человек. Тот самый осанистый болгарин, что говорил с ним на площади, и еще муж среднего роста с цепкими карими очами, по виду которого нельзя было понять, грек он, болгарин или ещё кто, вели доверительную беседу с собравшимся разношёрстным людом.
– Ждать больше нельзя, – молвил осанистый, – надо следующей ночью открыть восточные ворота, иначе всем не миновать гибели от камнемётных машин. А если кто и выживет от тех камней и стрел, то клинков непобедимой ромейской армии уж точно не избежать.
– Сейчас решить надо, кто из наших должен перебить охрану, кто отворит ворота, кто подаст условный сигнал грекам, – негромко, но уверенно рёк невзрачный.
Младобор осмотрелся, и внимательные очи его заметили, что и главный вход в церковь, и запасные выходы стерегут крепкие молчаливые люди с кинжалами за поясом.
– Вот вы трое, и ты тоже, – указал невзрачный на огнищанина, – будете сечь охрану ворот.
– Я землепашец, а не воин, – возразил Младобор, – силы у меня хватает, ворота могу открыть, мост опустить, а вот людей рубить не приучен…
– Ладно, – примирительно кивнул болгарин, – он и вправду здоров, при открытии ворот за двоих сработает, а охрану сечь желающие найдутся.
– Хорошо, тогда… – Невзрачный не успел договорить. Боковая дверь с треском отворилась, Ворон в кольчуге с клинком в руке и ещё десяток воинов с взведёнными луками и направленными остриями сулиц стали веером перед собравшимися.