Болгария
Шрифт:
В этом месиве смерти Добросвет сразу узрел Святослава. С горсткой сотоварищей он отбивался от наседавших со всех сторон печенегов. Князь рубился отчаянно, мастерски, но чувствовалось, что силы его убывают. На краткий миг будто невидимая нить соединила души волхва и князя. Добросвет ощутил нечеловеческую усталость Святослава от ноши, что стала непосильной после бесконечных потерь родных и близких ему людей, и только одно последнее желание билось в разгорячённом схваткой мозгу – желание достойной смерти с мечом в руке, при полной памяти и силе, лицом к лицу с сильным противником. Не быть раненым и не испытать позора пленения. Смерти, достойной воина, – вот всё, чего жаждал в этот миг Святослав!
Душа волхва рванулась навстречу, оставила тело и мгновенно неслышной и невидимой устремилась к месту последней схватки друга. И не мог понять рассвирепевший Куря, почему лучшие его воины не могут взять живым князя урусов, отчего брошенный ловкой рукою аркан, будто соскользнув с невидимой преграды, опять падает мимо. А когда были убиты последние воины, верный юный стременной и полутемник Збимир, князь урусов в своём стремительном беге вдруг покачнулся, запрокинулся назад и стал сползать с седла, получив смертельный удар от кого-то из печенежских воинов.
– Дякую, брат! Благодарю! – пронеслось в голове волхва, и чёрное покрывало лёгким безвременьем накрыло его.
Добросвет медленно возвращался в своё тело. Оно лежало распростёртым поперёк небольшого ручейка, что вытекал из криницы. Холодная вода, омывая грудь, помогала быстрее прийти в себя. Наконец, с трудом превозмогая слабость в дрожащих руках и ногах, он смог подняться вначале на колени, стянуть мокрую рубаху, умыться чистой водой из криницы. Потом встать и на качающихся, предательски подгибающихся ногах медленно, стараясь не оступиться в сгущающихся сумерках, добрести до избушки.
Неужели он, потеряв сознание у источника, провалялся там весь день? А Святослав и его последняя битва – это больной бред или волховское прозрение?
Добросвет с трудом отыскал в почти погасшем очаге уголёк, от которого разжёг огонь. При его свете добавил в плошку масла, зажёг её и поставил на стол. Старый нож с костяной рукоятью лежал на прежнем месте. Что-то привлекло внимание волхва. Добросвет взял нож в руку и с удивлением заметил на лезвии несколько бурых пятен, похожих на ржавчину или засохшую кровь.
– Вот, отче, приготовил всё, как ты велел: пергамент подровнял и чернила развёл, перья гусиные навострил, погляди, ладно ли будет? – С этими словами юный отрок годов десяти обмакнул перо в глиняную чернильницу и старательно вывел на кусочке пергамента слегка угловатую буквицу.
– Эге, брат, так ты скоро краше меня писать будешь, и тогда мы с тобой вдвое больше написать сможем, – с серьёзным видом сказал Добросвет, привычно и сноровисто сотворяя в левом верхнем углу буквицу, похожую на сказочного змия с раскрытой пастью.
Отрок глядел через плечо учителя с восторженным любопытством в больших голубых глазах. Он заворожённо следил, как из-под пера, легко скользящего по поверхности пергамента, будто сами собой рождаются красивые и стройные, ровно дружинники в боевом строю, чаровные знаки. Это и впрямь походило на истинное волшебство.
Дописав лист, Добросвет пробежал его взглядом и обратился к отроку:
– Послушай-ка, что получилось.
Он с выражением прочёл написанное, затем вопросительно взглянул на мальца.
– Лепо, отче, послушны тебе чаровные знаки, мне никогда так не научиться! – Глаза отрока влажно заблестели восторгом и одновременно грустью. Ещё не всё понимая из прочитанного, он чистотой и открытостью детской души глубоко почувствовал суть и важность того, что сотворял Добросвет.
– Ты верно понял, Мысёнок, – писание есть чародейство, и передать его просто, как хлебную краюху, нельзя. Чародейство требует сильной души, а сильной душу только вольный труд делает. Будешь ежечасно трудиться над своею душой, как повелевают нам светлые боги, станет она могучей и сильной, большие и малые волшебства творить сможет. А кто не живёт по законам Прави, не то что чародейства, жизни собственной создать не сумеет. Пустоцветом становится она для такого человека и для Рода его. И когда придёт срок уйти из этой жизни, не останется после него ни славы, ни памяти, ни книг мудрых, ни дел добрых… С чем ему отправиться в Ирий? Как предстать перед богами и пращурами? И с чем возвращаться обратно? Ведь душа, обретши новое тело, продолжает трудиться над тем, с чем ушла. – Волхв замолчал на мгновение, задумчиво погладил льняные непокорные вихры на голове отрока, поглядел в огромные и чистые очи и закончил совсем тихо: – Всегда помни, Мысёнок, что ты славянин, русич, сын и внук божеский, и негоже тебе ошибки, глупости, а паче всего лень свою на отцов и дедов вешать, бесплатных благ у них вымаливать. Боги всё нам дали – силу, ум, здравие, только трудиться надобно! Телом, разумом и душой. Помни об этом всегда, с детства до самого смертного часа. Сумеешь потрудиться как следует – и любое дело, в том числе и чародейство, тебе будет под силу! Так-то… А теперь послушай ещё…
Сражение за Переяславец, гибель двух тысяч славянских воинов вместе с волхвом Мовеславом в царском дворце Великой Преславы, страшная осада Доростола и гибель Святослава на порогах предстали так зримо, что глаза юного помощника наполнились до краёв горючими слезами. Отрок громко всхлипнул и спросил дрожащим голосом:
– А во дворце, они все там сгорели и никого не осталось в живых?
– Вырваться удалось только горстке, – кратко ответил учитель.
Наступило скорбное молчание.
– Всё-таки греки их нечестно одолели! – обиженно всхлипнул отрок. – Нечестно!
– А кто тебе сказал, что одолели? Мечи и копья лучших византийских витязей так и не смогли превозмочь мечей русских. Наши витязи ушли во Сваргу пречистую непобеждёнными, прямо из священного огня Перунова…
Оба опять помолчали.
– Всё равно не по Прави, что сгинули такие могучие волхвы и сильные воины. Они никогда не увидят Непры синей и леса зелёного, а византийцы небось глядели на их гибель и радовались, – тяжко вздохнув, по-взрослому промолвил отрок. – Это они печенегам про князя нашего рассказали, чтоб те его убили…
– А ты хочешь, чтоб вернулись наши волхвы и витязи? – вдруг спросил Добросвет.
– Хочу, а как? – Ещё полные слёз глаза широко раскрылись от удивления синими озерцами.
– Сие и от нас с тобою зависит, от того, как добре мы своё дело делаем, – уверенно молвил наставник. – Помнишь, я тебе рёк, что души в Сварге пребывают до часа назначенного, а потом возвращаются на землю, получив новые тела. И в самый трудный для Руси час помогают потомкам силой своей, опытом ратным и мощью духа славянского. Так было и так будет, доколе память наша жива. Потому как мы с тобою, Мысёнок, трудиться для сего должны?