Больница преображения. Высокий замок. Рассказы
Шрифт:
— Sie missen schon etwas Gedud haben, — оборвал его плотный, широкоплечий немец с красными прожилками на щеках. И продолжал рассказывать приятелю: — Weisst du, das war, als die H"auser schon alle brannten und ich glaubte, dort gebe es nur Tote. Da rennt Dir doch pl"otzlich mitten aus dem grossten Feuer ein Weib schnurstracks auf den Wald zu. Rennt wie verruckt und presst eine Gans an sich. War das ein Anblick! Fritz wollte ihr eine Kugel nachschicken, aber er konnte nicht einmal richtig zielen vor Lachen — war das aber komisch, was? [63]
63
— Вам надо немного потерпеть. (…) Ну, знаешь, как уже все дома горели, я и подумал,
Оба рассмеялись. Каутерс стоял рядом и вдруг невероятным образом скривился и выдавил из себя тоненькое, ломкое «ха-ха-ха!».
Рассказчик нахмурился.
— Sie, Doktor, — заметил он, — warum lachen Sie? Da gibt’s doch f"ur Sie nichts zum Lachen.
Лицо Каутерса пошло белыми пятнами.
— Ich… ich… — бормотал он, — ich bin ein Deutscher!
Сидевший вполоборота немец смерил его снизу взглядом.
— So? Na, dann bitte, bitte. [64]
64
— Вы, доктор, (…) вы-то чего смеетесь? Для вас тут ничего смешного нет.
— Я… я… (…) я немец. (…)
— Да? Ну, тогда пожалуйста, пожалуйста (нем.).
Вошел высокий офицер, которого они прежде не видели. Мундир сидел на нем как влитой, ремни матово поблескивали. Без каски; вытянутое, благородное лицо, каштановые с проседью волосы. Он оглядел присутствующих — стекла очков в стальной оправе блеснули. Хирург подошел к нему и, встав навытяжку, протянул руку:
— ФонКаутерс.
— Тиссдорф.
— Herr Doktor, was ist los mit unserem Professor? — спросил Каутерс.
— Machen Sie sich keine Gedanken. Ich werde ihn mit dem Auto nach Bieschinetz bringen. Er packt jetzt seine Sachen.
— Wirklich? [65] — вырвалось у Каутерса.
Немец покраснел, затряс головой.
— Mein Herr! — Потом улыбнулся. — Das m"ussen Sie mir schon glauben.
— Und warum werden wir hier zur"uckgehalten?
— Na, na! Es stand ja schon 'ubel um Sie, aber unser Hutka hat sich doch noch beruhigen lassen. Sie werden jetzt nur bewacht, weil Ihnen unsere Ukrainer sonst etwas antun konnten. Die lechzen ja nach Blut wie die Hunde, wissen Sie.
65
— Господин доктор, что случилось с нашим профессором? (…)
— Можете не беспокоиться. Я возьму его в машину, отвезу в Бежинец. Он уже собирает вещи.
— В самом деле?
— Ja? [66] — изумился Каутерс.
— Wie die Falken… Man muss sie mit rohem Fleisch f"uttern, [67] — рассмеялся немецкий психиатр.
Подошел ксендз.
— Herr Dortor, — сказал он, — Wie kam das: Mensch und Arzt, und Kranke, die Erschiessen, die Tod! [68]
Казалось, немец отвернется или попытается заслониться рукой от черного нахала, но неожиданно лицо его просветлело.
66
— Милостивый государь! (…) Вы должны мне верить.
— А зачем нас здесь держат?
— Ну, ну! С вами было уж дело плохо, так ведь наш Гутка теперь угомонился. Вас теперь будут только охранять, чтобы наши украинцы ничего такого вам не причинили. Они, знаете, прямо крови жаждут, словно собаки.
— Да? (нем.)
67
— Как соколы… Их приходится кормить сырым мясом (нем.).
68
Господин
— Jede Nation, — заговорил он глубоким голосом, — gleicht einem Tierorganismus. Die kranken K"orpersellen m"ussen manchmal herausgeschnitten werden. Das war eben so ein chirurgischer Eingriff. [69]
Через плечо ксендза он смотрел на Носилевскую. Ноздри его раздувались.
— Aber Gott, Gott, [70] — все повторял ксендз.
Носилевская по-прежнему сидела молча, не шевелясь, и немец, который не сводил с нее глаз, заговорил громче:
69
Каждая нация (…) подобна организму животного. Больные органы порой необходимо удалять. Это было своего рода хирургическое вмешательство (нем.).
70
Но Боже, Боже (нем.).
— Ich kann es Ihnen auch anders erkl"aren. Zur Zeit des Kaisers Augustus war in der Galilea ein r"omischer Statthalter, der "ubte die Herrschaft "uber die Juden, und hiess Pontius Pilatus… [71]
Глаза его горели.
— Стефан, — громко попросила Носилевская, — скажите ему, чтобы он меня отпустил. Мне не нужна опека, и я не могу тут больше оставаться, так как… — Она смолкла на полуслове.
Стефан, растроганный (она впервые назвала его по имени), подошел к Каутерсу и Тиссдорфу. Немец вежливо поклонился ему.
71
Я могу объяснить это и иначе. Во времена цезаря Августа был в Галилее римский наместник, который имел верховную власть над евреями, и звали его Понтий Пилат… (нем.)
Стефан спросил, могут ли они уйти.
— Sie wollen fort? Alle?
— Frau Doktor Nosilewska, — не очень уверенно ответил Стефан.
— Ach, so. Ja, nat"urlich. Gedulden Sie sich bitte noch etwas. [72]
Немец сдержал слово: их освободили в сумерки. В корпусе было тихо, темно и пусто. Стефан пошел к себе; надо было собраться в дорогу. Зажег лампу, увидел на столе записную книжку Секуловского и бросил ее в свой открытый чемодан. Потом посмотрел на скульптуру; она тоже лежала на столе. Подумал, что ее создатель валяется где-то тут, поблизости, в выкопанном утром рву, придавленный сотней окровавленных тел, и ему стало нехорошо.
72
— Вы хотите уйти? Все?
— Госпожа доктор Носилевская. (…)
— Ах так. Да, конечно. Потерпите еще немного, пожалуйста (нем.).
Его чуть не вырвало, он повалился на кровать, коротко, сухо всхлипывая. Заставил себя успокоиться. Торопливо сложил вещи и, надавив коленом, запер чемодан. Кто-то вошел в комнату. Он вскочил — Носилевская. В руках она держала несессер. Протянула Стефану продолговатый белый сверток: это была стопка бумаги.
— Я нашла это в вестибюле, — сказала она и, заметив, что Стефан не понял, пояснила: — Это… это Секуловский потерял. Я думала… вы его опекали… то есть… это принадлежало ему.
Стефан стоял неподвижно, с опущенными руками.
— Принадлежало? — переспросил он. — Да, верно…
— Не надо сейчас ни о чем думать. Нельзя. — Носилевская произнесла это докторским тоном.
Стефан поднял чемодан, взял у нее бумаги и, не зная, что с ними делать, сунул в карман.
— Пойдемте, да? — спросила девушка. — Ригер и Паенчковский переночуют здесь. И ваш приятель с ними. Они останутся до утра. Немцы обещали отвезти их вещи на станцию.