Болотные огни(Роман)
Шрифт:
Представиться перебежчиком? Левка не поверит. А впрочем, поверит, особенно теперь, когда считает себя господином положения, — поверит. Но тут Борис не мог себя заставить. Ему казалось, что даже такая получасовая игра в измену сама по себе была уже изменой.
Есть еще одна тема, тоже очень острая, которая, конечно, заинтересует Левку, и даже очень, но ее касаться уже просто страшно.
— Извините, — сказал Левка, — вы… помолчать сюда пришли?
Борис неопределенно улыбнулся.
— Знаете, — сказал он, — есть разговоры, которые не так-то просто начинать…
Долее молчать было действительно невозможно.
Левка смотрел на него с любопытством. Выхода не было.
— Как вы знаете, — начал Борис, — заместителем начальника розыска у нас Павел Михайлович Водовозов, — и остановился.
Эта пауза была непритворной и нерассчитанной. Он со страхом увидел, что Левка улыбается. При улыбке Левкин рот как-то проваливался, отчего лицо становилось старушечьим и противным.
— Был такой Павел Михайлович, — слегка потягиваясь и по привычке поправляя ремень, сказал он.
Борис уже горько сожалел о начатом разговоре, однако отступать было поздно. Единственное утешение состояло в том, что Левку эта беседа действительно занимала, — сейчас весьма слабое, впрочем, утешение.
— Нет теперь Павла Михайловича, — весело продолжал Левка.
Борису показалось, что на том его силы и кончились. Сейчас он встанет, вынет свой «Смит и вессон»… Он заметил, что рука его, лежавшая на столе, дрожит мелкой дрожью, и тотчас убрал ее под стол. Ничего, главное — это протянуть время, любой ценой. Только не слишком ли велика цена?
— Странная была раз у меня встреча, — начал он, — шел я как-то по лесу — сказать правду, разыскивал я лесную сторожку, в которой, как мне сказали, должны собираться ваши ребята. Иду я…
Борис долго и с подробностями рассказывал о своей встрече с Водовозовым. Левка слушал очень внимательно.
Костя все не шел.
Борис с ходу стал придумывать и рассказал, что Водовозов встретился с кем-то в лесу, и начал даже передавать вымышленный разговор.
Наконец Борис замолчал и выжидательно посмотрел на Левку.
— Ну и что? — опросил тот.
— Не знаю, — ответил Борис и опустил глаза, чтобы не видеть его подлой улыбки.
Сейчас Левка ему скажет: «Не морочь мне голову», встанет и уйдет. Но Левка этого не сделал.
Он по-прежнему улыбался, просто сиял.
— Вот вы чего захотели, — сказал он. — Да, Водовозов все видел и понимал куда лучше, чем ваш болван Денис.
Борис поиграл пальцами по ручке револьвера, лежавшего в кармане, — это его немного успокоило.
«Может, с Коськой что-нибудь случилось?» Черное окно, в которое должны ему постучать, молчаливо смотрит ему в спину.
— Вы захотели знать, — продолжал Левка, — что сообщал мне Водовозов и сколько я за это плачу.
Борис вскочил и стал вытаскивать револьвер, который зацепился за подкладку кармана.
— Руки вверх! — крикнул он отчаянно, вырывая револьвер вместе с подкладкой и направляя его на Левку так, что плясавшая мушка была где-то около Левкиной переносицы.
Левка медленно встал и пошел на него, не вынимая даже рук из карманов.
— Стреляй, — сказал он презрительно, — стреляй в меня, болван, накануне суда.
В окно уже стучали, но Левка, кажется, не слыхал. Не отводя револьвера, из которого он действительно не мог стрелять, Борис стал отступать к двери.
— Ступай, ступай, — приговаривал Левка, надвигаясь на него, — великий мастер сыска, дерьмо собачье.
Борис уже был в передней и отпирал дверь. За дверью в темноте стоял беспризорник. Это был не Костя, а беспризорник.
— Левка, — быстро сказал он, — у Титова облава.
— Хорошо, — так же шепотом ответил Борис, — беги.
Когда Левка подошел, он уже захлопнул дверь. Теперь они стояли рядом в узкой передней.
— Отойди, — угрюмо сказал Левка.
Чтобы предотвратить удар, Борис кинулся вперед и, бросив револьвер, схватил Левку за горло, с отвращением чувствуя под пальцами сильно вздувшиеся жилы.
— Нет, не уйдешь, — хрипел он, — сегодня посидишь дома, гад, до завтрашнего суда.
В дверь и окно уже стучали ребята из укома.
Глава III
И вот наступил следующий — четвертый — день суда.
Как всегда, вышли из-за маленькой дверцы и заняли свои места судьи; как всегда, ввели подсудимого. Все заметили, что он был бледнее обыкновенного — видно, предыдущее заседание не прошло для него даром.
Борис, как всегда, искал глазами Берестова, которого в розыске до сих пор не было и которого он надеялся увидеть здесь, но не нашел. Это его беспокоило. Однако ему оставалось одно — выполнять поручение, данное ему Денисом Петровичем: не спускать глаз с Левки и находиться возможно ближе к нему во время процесса. Он не без злорадства смотрел на помятую Левкину физиономию. Сам он, впрочем, был не лучше, оба они, по одной и той же причине, не спали эту ночь.
Заседание началось в тишине, и тишина эта стала особенно напряженной, когда во весь свой рост, как- то особенно торжественно поднялся Макарьев.
— У меня вопрос к свидетельнице Романовской, — сказал он.
Когда он поднимался, то все ждали чего-то очень важного и значительного и были поэтому разочарованы.
— Хватит уже вопросов. Надоели вы с вашими вопросами, — проворчал кто-то в толпе, но защитник не обратил на это никакого внимания.
— Гражданка Романовская, — сказал Макарьев, — расскажите суду, что вы делали в ночь на двадцать первое августа и особенно двадцать первого.
Все насторожились. Не столько сам вопрос и даже не тон его заставил всех насторожиться, сколько неестественно побледневшее лицо Кукушкиной.