Большая книга о разбойнике Грабше
Шрифт:
— Плохо, — вздохнул Грабш. — Осталась в лесу одна с того дня, как меня замели. Может быть, уже умерла. От голода. Или холода.
— Боже мой! — ужаснулся пожарный. — Кто-то должен о ней позаботиться! Я схожу проведать ее прямо сегодня. Прямо сейчас. Но как дойти до пещеры? Я страшно опасаюсь болот!
Грабш оживился и очень заволновался. Он кивнул пожарному, жестом подозвал его поближе и зашептал:
— Они в это время промерзают насквозь. Можешь спокойно идти, не провалишься. Только не говори никому. Заходишь в лес, идешь прямо, у большого дуба — направо. Как перейдешь болото —
Но пожарный уже отошел от окна. Его команда собралась, пожарная машина сигналила, пожарный вскочил в нее, помахал на прощание и уехал. А как только машина вернулась в гараж, он побежал домой, снял форму, отмылся от сажи, сложил полный рюкзак съестного, надел самую теплую куртку, зимние сапоги и толстую шерстяную шапку и отправился в лес.
Три часа он шагал по сугробам, по заснеженному черничнику, мимо большого дуба и наконец заскользил по льду на болоте. Перебравшись на ту сторону, он оказался в густых зарослях ежевики, где на колючках застряли пучки волос из бороды Грабша. Не успел он подать голос, как услышал, что кто-то жалобно стонет.
— Госпожа Грабш? — позвал пожарный. — Это вы? Я иду к вам! Вы только не бойтесь, я тот пожарный из болота, помните, прошлым летом?
Ему пришлось повозиться, пока он нашел лаз в зарослях ежевики. А оттуда уже виднелся вход в пещеру, он вошел и оказался в полутьме. Горела одна-единственная свеча. На куче листьев, бледная, с ввалившимися щеками и растрепанными волосами, лежала Олли и корчилась от боли.
— Что это у вас происходит, госпожа Грабш? — спросил пожарный. — Живот болит?
— Я рожаю, — прокряхтела она, — но ребенок никак не вылезает.
— Это мы мигом, — решительно сказал он, скинул рюкзак, снял куртку и засучил рукава.
— А разве вы знаете, что надо делать? — слабым голосом поинтересовалась Олли.
— Настоящий пожарный готов помочь в любом положении, — сказал он. — И потом я вырос на ферме. И всегда смотрел, как наши коровы телились.
И он принялся за работу.
— Ваш уважаемый супруг передавал вам привет, — сообщил он. — Раз-два, взяли! Головка уже снаружи. Головастый!
— Бедный Ромуальд, — заплакала Олли. — Как он там? Ему хватает еды? Он не мерзнет?
— Не мерзнет. А что еда не такая вкусная, как полагается, он и не замечает. Он ведь думает все время о вас. Опля, а вот и ручки — а на них и пальчики!
— А полицейские его не замучили? — стонала Олли.
— Это ему все нипочем, — уверил пожарный. — Такой великан все выдержит. Он скоро сам к вам придет, так и просил передать. Фокус-покус-филипокус: а вот и наша малышка! У вас девочка. И какая красавица!
Он поднял крошечного, розового младенца за ножки и покачал его у Олли перед глазами. Потом дал ему шлепка, и ребенок заорал, пока весь не покраснел. Пожарный перевязал пуповину зеленой шерстяной ниткой и передал ребенка в объятия Олли.
— Уши как у него, — счастливо прошептала она.
— Теперь помывка, — скомандовал пожарный, нагреб в котел снега и развел под ним огонь. Когда согрелась вода, он искупал ребенка в ведре.
И снова пошел за снегом. Несколько раз он нагребал снега в котел и подбрасывал поленьев в огонь, потому что горячей воды нужно было много: сначала помылась Олли, потом сам пожарный, а потом он приготовил чай для себя и для Олли и распаковал гостинцы. Олли не могла отвести от них взгляда, а потом набросилась на хлеб, колбасу и сыр.
— Потому что мои припасы закончились, — объяснила она с набитым ртом.
Все трое так устали, что глаза у них стали слипаться. Олли с ребенком зарылась в листвяную постель, а пожарный уронил голову прямо на стол, на бутерброд с колбасой, и заснул сидя. Проснулся он, когда на улице сияло полуденное солнце. Олли с малышкой спали. Он надел куртку, закинул рюкзак за спину и выбежал из пещеры. К его лбу пристал ломтик салями. А шерстяную шапку он забыл на столе.
Двадцать семь Грабшей — и все ненастоящие
Пожарный вернулся в город в разгар карнавала. По улицам проходило праздничное шествие. Собрался весь Чихенау: кто участвовал сам, кто глазел и кричал «карнавалу — ура!». Приехал народ из Чихендорфа и Чихау-Озерного. В центре города было не протолкнуться. Пожарный с трудом пробился к подвальному окошку полиции. Но Грабш уже разглядел ноги пожарного среди множества ног прохожих и подзывал друга радостным свистом.
— Я все время стою жду тебя, — сообщил он и потряс оконную решетку. — Как она там? Живая?
— Конечно, жива-здорова, — ответил пожарный, приседая на корточки перед окошком. — Супруга у вас очень стойкая. Мое вам почтение.
— Ах ты моя Олли, — шмыгнул носом Ромуальд и насухо вытер глаза и нос бородой. — Если бы я только мог к ней попасть!
— Сейчас вы должны попасть к ней, — зашептал пожарный. — Вы ей очень нужны. Именно сейчас необходимы. Вам обязательно надо как можно скорее пойти к ней! Сегодня удобный случай. В толпе вас не сразу заметят. К тому же вся полиция ушла на праздник, кроме часового у вас за дверью. А он довольно худенький юноша. С ним вы легко расправитесь.
— Но дверь-то моя заперта на замок и на задвижку, — вздохнул Грабш. — У меня не хватит сил ее выбить. Откуда у меня взяться силам? Я тут на хлебе и на воде.
— Это дело поправимо, — решил пожарный и побежал через дорогу на ярмарку. Там он купил у разносчика двенадцать крупных пончиков с джемом. И тут на площадь вышла карнавальная процессия с тамтамами, трещотками, хлопушками и бубенчиками. Духовой оркестр, возглавлявший шествие, внезапно преградил путь пожарному, и он уронил один пончик в тромбон. Но и одиннадцать пончиков здорово подкрепили силы разбойника. Пожарный расплющивал их и по одному просовывал между прутьев решетки.