Большая книга о разбойнике Грабше
Шрифт:
— Красная, — вздохнул он и покачал головой.
— Ну и что же? — спросила она. — Вы не любите красное?
— Меня в ней будет видно за километр. Этот цвет — не для разбойников.
— А вы больше не разбойничайте! — выпалила она.
Не успел он надеть рубаху, как на столе появились тарелки, рядом лежали ложки, а посередине — супница с ароматным супом.
— Суп с фрикадельками из печенки, — сообщила она, наливая полные тарелки, и вскарабкалась на стул. Грабш уселся напротив и тут же принялся за еду, чавкая и прихлебывая.
— И
Он съел семь тарелок супа с фрикадельками. А она — две. По том наступила тишина, и каждый смотрел в свою тарелку.
— Чего такое? — спросил он и обтер усы рукавом.
— Теперь мне пора, — вздохнула она. — А то не успею до темно ты. Моя тетя не разрешает ходить по улицам в темноте.
Лицо у Грабша вытянулось, и он грустно рыгнул.
Оставайся! А то стрелять буду!
Олли собрала шесть пустых сумок и набила ими рюкзак.
— Ведро и швабру и все остальное можете оставить себе, — пробормотала она и высморкалась. — Ну да. Завтра понедельник. Значит, опять мне идти на фабрику. Красить свиней. Это свиньи-копилки! Семь лет занимаюсь только тем, что чиркаю две розовые точки на свиных пятачках! Представьте себе. Разве это жизнь? Слева подступает очередь из свиней, я тыкаю им кисточкой в пятачок и тут же сдвигаю вправо, к женщине, которая рисует им улыбки до ушей. Чуть замешкаешься, сразу выбиваешься из ритма. Тогда я всех задерживаю, а на столе у меня гора свиней! Как я их ненавижу!
Он только рот раскрыл от неожиданности.
— Не пойму я вас, Грабш, — сокрушалась она. — Вы побывали почти в каждом доме, в каждой квартире, мастерской, магазинчике, лавочке… Только не у нас на фабрике! А что такое Чихенбургская округа без фабрики свиней-копилок? Копилки фирмы «Труд и Спрут», их же знают по всему миру! Вы не могли бы зайти туда поразбойничать?
— А зачем мне свиньи-копилки? — развел руками Грабш.
— Да не за свиньями, — воскликнула она, — а за дверцей от печки, в которой обжигают копилки. Они же глиняные! Не будет дверцы — можно будет несколько дней не раскрашивать пятачки!
— А мне такая дверца зачем? — переспросил он.
— Да киньте ее хоть в болото! Только украдите. Пожалуйста!
Он плюнул — плевок вылетел далеко за пределы пещеры — и буркнул что-то невнятное.
— У вас здесь так хорошо, — продолжала она. — Так свободно! Вы можете делать что хотите. А я, даже когда прихожу домой с работы, не могу заниматься чем хочу. За меня решает тетя Хильда. Не замечает, что я давно выросла. А что я могу поделать со своим ростом? Я же не виновата, что такая маленькая. Только зачем я вам-то жалуюсь? Что вы понимаете в чихендорфской жизни?
Она шмыгнула носом и убежала. Но далеко она не ушла, потому что Грабш вдруг вскочил, выхватил пистолет из-за пояса и рявкнул:
— Стоять! Стой, а то стрелять буду!
Олли остановилась и обернулась. Она не испугалась, а выжидающе смотрела на Грабша.
— Оставайся! — приказал он.
Тогда она скинула рюкзак, подбежала к разбойнику, подпрыгнула и бросилась ему на шею.
— Ромуальдик, дорогой, — сказала она, плача и смеясь одновременно, — как хорошо, что ты не пускаешь меня домой!
— Ты сказала «дорогой»? — изумленно переспросил он.
— Да, да, да, — повторила она, — ты мне нравишься больше всех на свете!
Тогда он выпустил из рук пистолет и крепко обнял маленькую женщину.
— Ты мне тоже, — сказал он, — ты мне тоже…
Вдруг она замолчала и замерла без движения. Голова бессильно повисла. Он потряс ее, покачал на руках. И отчаянно громко заплакал.
— Я раздавил ее! — рыдал он. — Болван неуклюжий! Урод!
Он склонился над ней так низко, что рыжие кудряшки попали ему в нос, и Ромуальд чихнул. От громовых раскатов чиханья Олли очнулась и вскрикнула.
— Ну, слава богу, — сказал он и расплылся в улыбке. Потом осторожно перенес Олли в пещеру и посадил на стул. — Лучше мне к тебе больше не прикасаться, — запинаясь, выдавил он.
— Глупости, — пропыхтела она, — привыкнем потихоньку. Как-нибудь все наладится. Бородач мой ненаглядный, а я уж думала, что никогда не найду мужа, раз я такая маленькая. А теперь вон какой каланче понравилась! Вот заведем семью и нарожаем столько детей, чтобы ни одного пустого стула за столом не осталось!
Разбойник выкатил глаза, а потом опять расплылся в улыбке и закивал:
— Точно, на каждом стуле — маленькие разбойнички! Пожалуй, не будем откладывать.
— Нет, — решительно сказала она, — все должно идти по порядку. Сначала тебе надо познакомиться с моей тетей. А то она обидится на всю жизнь. Сейчас я пойду домой и скажу, что выхожу за тебя замуж и что ты придешь к нам завтра в четыре пить кофе. Только не говори ей, что ты — разбойник Грабш.
— А что толку? — мрачно возразил он. — Она меня все равно узнает. Моя рожа висит на каждом углу с подписью «Их разыскивает полиция».
— Да что ты, — отмахнулась она, — я тоже тебя не узнала. А моя тетя к тому же плохо видит.
— Но если меня увидит полиция, — вздохнул он, — непременно начнется погоня.
— Тогда иди полем, — посоветовала она. — Мы живем на самом краешке Чихендорфа. Если пойдешь пригнувшись, никто тебя не заметит. На поле еще не убрали пшеницу.
— А где ваш дом?
— С краю — тот самый, откуда ты вчера утром утащил кроликов. Грабш совсем растерялся.
— Да-да, — засмеялась она, — вчера, когда я вернулась, тетя сразу пожаловалась: «Представь себе, Олли, плакали наши кролики!»