Большая Красная Кнопка
Шрифт:
– Почти половинная мощность, – сообщил дедушка через некоторое время.
Белов поглядел на Гейнца. Тот продолжал стоять у стены.
Началась перекличка. Ученые обменивались вслух непонятным, Белов смотрел на них. Рыжий то и дело помахивал Белову. Белов разглядывал молоток.
Это продолжалось больше часа.
Перекличка, молоток, рыжий.
Мы с Егором смотрели. Почти не дышали. Что-то вот-вот должно было случиться. Я знал это, и Егор это знал, будущее, такое, каким знали его мы, приближалось. А
Частица Бога.
Которая сама все наладит. Земля начнет плодоносить, воды станут чисты и прозрачны, воздух будет пахнуть дождем, а люди позабудут все свои темные мысли…
Будущее приближалось.
Кажется, я начал читать тропарь, не помню, какой именно, да и не важно какой. Егор прикусил губу, да и я тоже, сердце не стучало, уже почти выпрыгивало, било в голову толчками. Я отвернулся и стукнул себя по носу, бережно, аккуратно, чтобы не сломать. Кровь брызнула, потекла, через минуту мне стало легче.
Я представил, что ощущали они.
Иногда Белов смотрел в сторону Гейнца. Тот выглядел спокойно и даже невозмутимо. Если это был он… Тот человек, который опрокинул мир… Не похож. Он должен выглядеть по-другому. Страшно. Сатана обязан иметь все присущие ему причиндалы – обилие клыков, шипов, пластинчатый панцирь, рога, ну и хвост. Но этот был слишком обычный, желтый только, наверное, от того, что много думал. А когда враг рода человеческого сам человек и есть, когда он даже не знает, к чему это все приведет.
Страшно.
Мы молчали. За весь этот час мы не произнесли ни слова, смотрели.
Прозвонило три раза.
– Готовность первого уровня, – объявил голос.
– Время пришло, – прошептал дед Белову. – Вперед.
Гейнц кивнул. Все снова уставились на Белова. Он потрогал голову. Изображение дрогнуло.
Интересно, а если бы они обнаружили маленькую камеру, спрятанную в пилотку? Мир бы устоял?
Дурацкая мысль. Но вполне нормальная. Это могло случиться. Белов мог уронить камеру, и тогда…
Я почувствовал, как рот наполнился солью, видимо, я тоже прикусил или язык, или щеку.
– Восемьдесят процентов, – сообщил дед громко. – Установка выходит на пик. Белов, начинайте.
Молоточек. Белов протер его о рукав. Колпак из полированной стали. Белов снял колпак. Под ним обнаружилась прозрачная хрустальная сфера, Белов потрогал ее пальцем. Разбил хрусталь.
– Начинаем обратный отсчет. Девяносто девять…
Белов скрипнул зубами.
И Егор тоже. Наверное, и я.
– Девяносто два, – произнес голос. – Девяносто один…
Отсчет. Обратный отсчет.
Мы видели кнопку. Красную и выпуклую, в осколках стекла.
Большую Красную Кнопку.
– К черту отсчет, – сказал Гейнц. – К черту дешевый драматизм, Белов, нажимайте.
– Но…
Белов посмотрел на свою ладонь.
– Нажимайте.
Белов нажал на кнопку.
Камера погасла.
Темно.
Запись возобновилась через тридцать четыре минуты.
Тишина. Первое, что я услышал. Тихо. Звук растворился. Это был все тот же зал. Центр Управления Потоком. Но в нем произошли перемены. Суета. Паника. Ученые носились по нему, перепрыгивали от компьютера к компьютеру, нажимали на кнопки, кричали, толкали друг друга, снова кричали. Без звука, звук ушел.
Дед лежал на полу, халат его был перемазан кровью, кроме того, из-под него тоже растекалась кровь, черной лужей.
В воздухе, примерно в метре от пола висела кружка. Просто висела, безо всяких причин, медленно переворачивалась.
Рыжий прилип к компьютеру, бил пальцами по клавишам и оглядывался. Он постоянно оглядывался, с ужасом, каждые несколько секунд.
Гейнц стоял у стены и задумчиво листал свой блокнот. Наверное, это было самое дикое. Слюнявил палец, переворачивал страницы, покачивал головой, почти незаметно, краешком губ, улыбался.
– Ты видишь? – спросил Егор.
– Кружку?
– Нет, слева.
Я посмотрел в левую часть экрана. Там что-то происходило. Мельтешение какое-то, словно кто-то невидимый уцепил экран за край и стал его натягивать.
И вдруг замерцало, по-другому я не могу это назвать, именно замерцало. Но не светом, а… Вот если поймать шершня, но не прихлопывать сразу, а взять за пузо и глядеть на мир сквозь мельтешенье его крыльев. Сначала вроде бы все как оно и есть, а затем начинает медленно расплываться, как бы утрачивая внутренние связи, затуманивается, даже солнце. Вот и здесь. Изображение ЦУПа расслаивалось на нити, тонкие, как волосы.
А потом, разом, точно прорвался надутый до звона пузырь, ворвалась мгла. Густо-бордового цвета.
– Все? – спросил Егор. – Что произошло? Кассета остановилась?
– Вертится… А не кажет.
– Нет никакого изображения, цифры не скачут… Перемотаю лучше.
Егор нажал на кнопку, дождался, пока цифры опять не запрыгали.
– Опять ни черта не видно… Два с половиной часа прошло. Сейчас налажу…
Егор принялся вертеть какие-то ручки на плеере, и через несколько секунд появилось мутное изображение, сделанное точно через красное стекло.
Рыжий. Он стоял у стены, прижимая к груди руку. То есть он держал в правой руке свою левую руку. Оторванную. По белому халату расползалось пятно. Рыжий трясся.
Егор покрутил еще, и появился звук, красная муть немного убралась, и стали различимы цвета.
– Брось… Брось ее!
– Не могу, – ответил рыжий. – Не могу…
Белов отобрал руку, замер. Он не знал, что с этой рукой делать, выкинуть было неудобно, и, немного подумав, Белов вернул руку рыжему.
– Сделай еще укол, – попросил тот. – Боюсь я, не вытерплю…