Большая охота на акул
Шрифт:
Программу Кейветта я смотрел у себя в номере этажом ниже по собственному цветному телику с экраном в двадцать один дюйм, пока не решил подняться по внешней лестнице за писчей бумагой.
У двери я помедлил, а потом стал огибать покерный стол.
– Эх, декаданс, декаданс… – бормотал я. – Рано или поздно до такого должно было докатиться.
Кирби Джонс с усмешкой поднял голову.
– О чем на сей раз ворчишь, Хантер? Почему ты вечно ворчишь?
– Не обращай внимания. Ты должен мне двадцать баксов, и я хочу получить их немедленно.
– Что? – Он был шокирован. –
– Я так и знал, что ты попытаешься отвертеться. Не говори, что не помнишь того пари.
– Какого пари?
– Того, которое мы заключили во время поезди в Небраску. Ты сказал, Уоллес не получит больше трехсот делегатов. Но у него уже триста семнадцать, и я хочу получить свою двадцатку.
Он покачал головой.
– Кто сказал, что у него столько? Ты опять начитался New York Times. – Хмыкнув, он глянул на Уикера, который сдавал. – Давай подождем до съезда, Хантер, тогда положение, возможно, изменится.
– Свинья, – пробормотал я, продвигаясь к двери с* бумагой. – Я много слышал, как кампания Макговерна, наконец, становится бесчестной, но до сих пор не верил.
Рассмеявшись, он вернулся к игре.
– По ставкам будут платить в Майами, Хантер. Вот где будем считать цыплят.
Печально качнув головой, я вышел из комнаты. Господи, подумал я, сволочи отбились от рук. До Судного дня в Калифорнии еще неделя, а апартаменты для прессы Макговерна уже начали походить на мальчишник в день Джефферсона- Джексона. Оглянувшись на ребят за столом, я сообразил, что ни одного из них в Нью-Гэмпшире не было. Плохо ли, хорошо ли, но это были совершенно иные люди. Оглядываясь на первые несколько недель нью-гэмпширской кампании, которая казалась столь непохожей на происходящее в Калифорнии, трудно было свыкнуться с мыслью, что это тот же процесс. Разница между шоу лощеных лидеров в Лос-Анджелесе и спартанской, почти аварийной командой неудачника в Манчестере не укладывалась в голове*.
* Первичные выборы в Калифорнии были первыми, где кампания Макговерна явно хорошо финансировалась. В Висконсине, где финансисты Макговерна сказали ему в частном порядке, что лишат его своей поддержки, если он не закончит первым или проиграет не больше десятка голосов, прессе приходилось самой платить пятьдесят центов за пиво в номере-приемной. – Примеч. авт.
Четыре месяца назад ледяным серым днем в Нью-Гэмпшире автобус для прессы Макговерна въехал на пустую парковку мотеля на окраине Портсмута. Было около половины четвертого, и у нас оставался час до прибытия самолетом сенатора из Вашингтона, который повезет нас в центр города пожимать руки на рыбном заводе Бута.
Бар был закрыт, но один из скаутов Макговерна организовал своего рода шведский стол с пивом, выпивкой и сэндвичами для прессы в столовой сразу за холлом, поэтому мы шестеро вылезли из автобуса (старого аэропортного лимузина с шестью сиденьями), и я пошел внутрь убивать время.
Из шести пассажиров в автобусе для прессы трое были местными добровольцами. Остальные трое – Хэм Дейвис из Journal в Провиденс, Тим Краус из бостонского бюро Rolling Stone и я. Еще двое представителей СМИ уже ждали внутри: Дон Брукнер из Los Angeles Times и Мишель
* Первичные в Нью-Гэмпшире были первым заданием Мишель в общенациональной политике. «Я понятия не имею, что делаю, – сказала она. – Мне просто дают наломать дров». Три месяца спустя, когда Макговерн чудом выбился в лидеры, Мишель все еще его освещала. К тому времени ее звезда поднималась почти так же быстро, как Макговерна. На съезде демократов в Майами Уолтер Конкайт объявил в эфире, что она только что официально произведена в «корреспонденты». 8 декабря 1972 Мишель Кларк погибла в автокатастрофе в чикагском аэропорте Мидуэй, в том самом, где лишилась жизни жена защитника по Уотергейту Говарда Ханта. – Примеч. авт.
Еще был Дик Догерти, который только что ушел с поста главы нью-йоркского бюро Los Angeles Times, чтобы стать пресс-секретарем, копирайтером, скаутом и умельцем на подхвате при Джордже Макговерне. Догерти и Брукнер сидели вдвоем за угловым столиком, когда мы приплелись в гостиную и наполнили тарелки у шведского стола: оливки, морковка, стебли сельдерея, салями, фаршированные яйца. Но когда я попросил пива, официантка средних лет, игравшая заодно роль администратора, сказала, что пиво «не включено» и что, если я хочу пива, придется заплатить за него наличными.
– Хорошо, – согласился я. – Принесите мне три «Будвайзера».
Она кивнула.
– И три стакана?
– Нет. Стакан один.
Помедлив, она записала заказ и потопала куда-то, где у них хранилось пиво. Я пошел с тарелкой за пустой столик и сел читать за едой местную газету, но на столе не было ни соли, ни перца, поэтому я вернулся за ними к буфету, где наткнулся на кого-то типа в рыжевато-коричневом габардиновом костюме, который тихонько накладывал себе морковку и салями.
– Извини, – сказал я.
– Нет, это вы меня извините, – отозвался он.
Пожав плечами, я вернулся к себе с солью и перцам. Единственные в столовой звуки доносились из утла LA Times. Все остальные либо ели, либо читали, либо и то и другое разом. Не сел только тот самый тип в габардине у буфета. Стоя спиной к остальным, он все возился с едой…
Было в нем что-то знакомое. Ничего особенного, но достаточно, чтобы поднять взгляд от газеты. Какое-то наитие или, может, праздное журналистское любопытство, которое со временем входит в привычку, когда плаваешь в нервозном мраке статьи, где нет ни композиции, ни явного смысла. Я приехал в Нью-Гэмпшир писать большую статью о кампании Макговерна, но за двенадцать часов в Манчестере не видел ничего, что указывало бы на ее существование, а потому начал недоумевать, о чем, черт побери, писать для текущего номера.
* * *
Ни единого признака общения в помещении. Журналисты, как всегда, старательно игнорировали друг друга. Хэм Дейвис мрачно размьшлял над New York Times, Краус переупаковывал рюкзак, Мишель Кларк рассматривала ногти, Брукнер и Догерти обменивались анекдотами про мэра Лос-Анджелеса Сэма Йорти, а тип в габардине все еще шаркал у буфета, бесконечно поглощенный рассматриванием морковок.
«Господи всемогущий! – подумал я. – Кандидат! Эта сгорбленная фигура у буфета и есть Джордж Макговерн».