Большая расплата
Шрифт:
Сказанное повисло в комнате как призрак, откровение комфортно угнездилось среди фотографий убитого.
— Как такое могло произойти? — наконец спросил Желина. — Не должны ли дети сломя голову бежать прочь от родителя, который делает им больно?
— Это вы так думаете. А подвергшиеся насилию дети постараются сделать всё, чтобы угодить обидчику, успокоить того. Они быстро и с малолетства учатся, что если не угодят, то заплатят за это. Ни один ребенок не рискнёт расстроить родителя, который его бьёт.
— С ЛеДюком именно это и
— Я так думаю. Некоторые кадеты, несомненно, тянулись к нему, потому что сделаны из одного с ним теста. Он предлагал свободный доступ к жестокости. Но многих гнал к нему страх.
— Но они же далеко не дети, — возмутился Желина.
— Они молоды, — возразил Гамаш. — И потом возраст тут ни при чём. Известно, что среди взрослых такое происходит сплошь и рядом. Среди тех, кто отчаянно нуждается во властной, и даже подавляющей личности. Дома. На работе. В спортивных клубах. В вооруженных силах, и уж точно в полиции. Сильная жестокая личность берёт над ними верх, выстраивая отношения на страхе, а не уважении и преданности.
— А в замкнутой школьной среде такой человек становится образцом для подражания, — добавила Лакост.
— Но это же прекратилось, когда вы вступили в должность, — обратился Желина к Гамашу. — Вы же должны были свергнуть Дюка. И попытаться научить кадетов Служению, Чести, Правосудию.
Он постарался, чтобы процитированный им девиз Сюртэ не прозвучал насмешкой над Сюртэ, или коммандером.
— Oui, — сказал Гамаш. — Совершенно верно.
Офицер КККП не часто встречал тех, кто знает девиз, не говоря уж о тех, кто искренне в него верит. Но он был хорошо знаком с досье Гамаша, и знал, что тот зачастую интерпретирует этот девиз по-своему.
Девиз Канадской Королевской Конной полиции был гораздо прозаичнее.
Maintiens le droit. «На страже закона».
Поль Желина не был полностью доволен этим девизом. Ему было хорошо известно, что закон не всегда то же самое, что правосудие. Однако признавал, что закон достаточно прямолинеен. В то время как правосудие — субстанция неуловимая, изменяемая, зависящая от ситуации. Это вопрос интерпретации. И восприятия.
Он взглянул на фото ЛеДюка.
Это убийство нарушало закон, но оно же работало на пользу справедливости. Вполне возможно, что так.
— Когда вы пришли в Академию, коммандер, ЛеДюк превратился из учителя в урок, — заметил Шарпантье. — Студенты узнали, что тиранов в конце концов свергают.
— Но некоторые по-прежнему выбирали ЛеДюка наставником, — отметил Желина. — Это не очень убедительно демонстрирует прогресс в обучении.
— Такие вещи требуют времени, — ответил Гамаш. — Их мир перевернулся. Некоторые, наверное, даже не поверили, что это необратимо. Решили, что я выдержу семестр, а потом вернется ЛеДюк. На самом деле, я удивился, что за ним не пошло большинство студентов.
— Большинство пошло за вами?
Гамаш улыбнулся.
— Новый шериф в городе? Нет. Едва ли. Я думаю, может мне стоило пойти чуть дальше и выявлять все случаи нелояльности. Но на вечера ко мне стало ходить все больше и больше кадетов. Новички, по большей части. А некоторых я приглашал настоятельно.
— Это кого же? — поинтересовался Желина. — самых многообещающих?
Гамаш снова улыбнулся.
— Я выбирал из того, что осталось.
Желина покачал головой.
— Вернемся-ка к отчету? — попросила Лакост, взглянув на часы.
— Конечно, — согласился Желина. — D'esol'e.
Все посмотрели в планшеты, и Бовуар возобновил пояснения:
— Как вы можете видеть, отпечатки некоторых студентов найдены в ванной ЛеДюка, включая тех, кто сейчас в деревне. Это, полагаю, никого не удивит. Эти студенты, как нам известно, числились среди его протеже. Но отпечаток только одного из студентов найден на прикроватной тумбочке и на футляре пистолета.
Он дотронулся до экрана, и на изображении осталась единственная точка.
— Кадеты в деревне? — удивленно спросил Желина, посмотрев на Бовуара и Лакост. — В Сент-Альфонсе? Кто-то из кадетов местный?
Бовуар виновато посмотрел на Гамаша.
— Чьи отпечатки на футляре пистолета? — спросил Гамаш.
— Кадета Шоке.
Гамаш нахмурился.
— А на оружии? — спросила Лакост.
— К сожалению, отпечатки на револьвере смазаны. Но там следы нескольких человек. А вот и отчет коронёра. Ничего нового насчёт ЛеДюка. Он был здоровым сорокашестилетним мужчиной. Никаких следов недавней сексуальной активности. В желудке остатки небольшого количества еды и виски.
— Сильное опьянение? — уточнил Желина.
— Нет. И никаких следов борьбы — ни царапин, ни синяков.
— То есть, он просто стоял смирно и ждал, когда кто-то спустит курок револьвера у его виска? — размышляла Лакост.
Она обвела взглядом сидящих вокруг стола, все они пытались представить, как произошло случившееся. Особенно с таким, как ЛеДюк, который был, по общему мнению, на пике своей формы.
Офицер КККП снова покачал головой.
— Нет. Такого быть не может. Мы что-то упускаем. Следы отпечатков на оружии. ЛеДюк что, раздавал его направо и налево? И в итоге передал его убийце?
— А тот выстрелил в ЛеДюка на глазах у толпы? — спросила Лакост.
— И каковы ваши соображения? — спросил Желина.
— А я скажу вам, — начал Бовуар. — Скажу, что ЛеДюк по какой-то причине очень гордился этим револьвером и все время его демонстрировал. Как только к нему с визитом приходили, он доставал револьвер и давал его посетителю. Может, придумал историю про героически погибшего на войне предка. Отсюда и столько отпечатков.
— Вы прочли примечания в отчете судмедэксперта? — поинтересовался Желина.