Большая расплата
Шрифт:
— Откуда ты знаешь? Неужели ты разобрала слова, которые она произносила?
— Я судила по интонации, — полушутливым тоном заметила Лакост.
— Не пойму, что в этом такого важного? — сказал Бовуар. — В том, какое имя она использует. Или что важного в марке пистолета, в карте, в этом витраже?
— Я тоже не вполне понимаю, — созналась Лакост. — Да оно и не было бы важно, если бы не одна вещь.
— Серж ЛеДюк хранил копию карты в прикроватной тумбочке.
— А у солдатика карта
— И оба умерли насильственной смертью, — добавил Бовуар. — Но не из-за карты.
— По крайней мере, не мальчик, — согласилась Лакост. — Но зачем же ЛеДюку карта, и почему он держал её при себе? Хранил не в столе, не в офисе, а в прикроватной тумбочке. Вот что ты хранишь в ящике прикроватной тумбочки?
— Это мое личное дело.
— Дай угадаю, — Лакост на мгновение задумалась. — Пачку мятных конфет. Несколько очень старых презервативов, потому что тебе просто лень их выкинуть. Нет, погоди! Ты их хранишь, потому что они напоминают тебе бурную юнасссь.
— Что за «юнасссь»? — выговорил он, и она рассмеялась их обычной шутке с цитатой из «Моего кузена Винни».
— Окей, что же ещё может быть в твоей прикроватной тумбочке? Несколько брошюр из Анонимных Алкоголиков и фотка тебя с Анни. Нееет! УЗИ-снимок ребенка. Чтобы просыпаясь посреди ночи, и страдая от бессонницы, ты мог на него смотреть.
Жан-Ги молчал и смотрел на дорогу. Это означало, что Изабель хорошо «порылась» в его тумбочке и была права начет её содержимого.
— Моя очередь, — сказал он. — А у тебяяяя…
Целый километр он думал. Дорога становилась все ухабистее, асфальт перешел в грунт, ямы и кочки весенней наледи являли им все свои очевидность и коварство.
— Клинекс для вытирания ребячьих соплей, когда детки приходят к тебе по ночам в слезах. Клочки бумажек с записями, которые уже не разобрать, но ты их не выбрасываешь — боишься, что там что-то важное. А там, скорее всего, смесь случайных мыслей с время от времени возникающими страхами за детей. О, и ты хранишь записку, в которой Роберт первый раз написал «Люблю. Роберт». А! И сигару.
— Сигару?
— Это предположение. Тебе бы подошло.
— Засранец.
— Но я уловил основную твою идею, — сказал Жан-Ги и свернул на почти незаметную проселочную дорогу. — Там хранится в основном хлам, но это всё вещи, которые нам особенно дороги.
— Или, по крайней мере, вещи личного характера, — сказала Изабель. — Карта — совсем не то, что твои презервативы, засунутые в тумбочку и забытые. Дюк не просто хранил карту, он хранил её поближе к телу. Но не в открытую. Почему?
Бовуар попытался представить Сержа ЛеДюка бессонными ночами, зажигающего лампу, открывающего ящичек и достающего старую карту. Как он сам делал с сонограммой своего будущего ребёнка. Надо признать, Жан-Ги до сих пор пытался рассмотреть там ручки, ножки, голову и крохотное сердце.
Может, и ЛеДюк рассматривал карту, пытаясь понять её смысл? Может, она дарила ему ощущение уюта одинокими зимними ночами?
Хотя Бовуар с трудом мог представить себе, что ЛеДюк ищет уюта, уж не говоря о том, что ищет он его при помощи старой маленькой карты.
— А если карта важна ему не в личном смысле, — предположил он. — Бывает, что некоторые хранят там вещи, когда не хотят, чтобы другие их увидели.
— Но карта же не какая-то секретная или стыдная вещь, — ответила Лакост. — Месье Гамаш вообще повесил оригинал в рамке на стенку в Академии. Раздал кадетам копии.
— Да, но Серж ЛеДюк не желал, чтобы кто-то узнал, что он прибрал к рукам одну из копий.
— И все-таки! — она с чувством шлепнула ладонями по коленкам. — Зачем ему копия?
И увидела, как лицо Бовуара застыло.
— Что такое? О чём ты подумал?
— Вероятно, ЛеДюк получил свою копию от Амелии Шоке.
— Вероятно.
— Окей, скажем, она сама ему отдала. А он положил карту в прикроватную тумбочку. Каков самый простой вывод? О чём ты подумала в первую очередь, Изабель, когда об этом услышала?
— Я подумала, что профессор ЛеДюк не просто прибрал к рукам карту, он прибрал к рукам ещё и кадета. Будь карта найдена в его офисе, мне бы и в голову ничего подобного не пришло, но прикроватная тумбочка это совершенно иное дело.
— Вот! — сказал Бовуар. — Я подумал то же самое. Скорее всего, об этом все подозревают — что у ЛеДюка и кадета Шоке были отношения. Интимные, сексуальные. А карта стала своего рода призом, талисманом. Доказательством его победы.
— Зарубка на спинке кровати, — с отвращением сказала Лакост.
— Может всё так, — сказал Бовуар. — А может и нет.
— Кадет Шоке не простая штучка, да?
— Можно и так сказать. Черные волосы ёжиком. Ненормально бледная кожа. Нос, брови, уши, губы и язык в пирсинге.
— А татуировки, — согласилась с ним Лакост. — Я её видела. Да, нынешняя Академия не то, что во времена твоих родителей. Что ты думаешь о ней? Могла она сделать это?
Это был ключевой вопрос, и он требовал раздумий.
— Абсолютно, — ответил Жан-Ги не задумываясь. — Она сообразительна и обозлена.
— Но умна ли она?
Вот теперь Жан-Ги задумался. Это действительно необходимое качество для того, чтобы избежать наказания за убийство. Для совершения убийства требуются лишь ярость и оружие. Убить может и дурак. А чтобы сбить со следа лучшие умы страны, нужен интеллект.