Большая рождественская книга романов о любви для девочек

Селин Вадим

И Светка улыбнулась.

Потом мы вернулись к ней домой, поели, и только под вечер я ушла из гостей. К тому времени уже пришел Светкин брат, который благосклонно мыл мне чашку. Это все потому, что я странно в чашку посмотрела – она была слегка коричневатой. И Светкин брат выхватил ее у меня из-под носа, долго отмывал, и мне было даже приятно, что мой чай пах моющими средствами. Светкин брат оказался худым, невысоким и улыбчивым – совсем не похожим на Светку. В следующий раз мы договорились собраться послезавтра – завтра у Светки

были занятия в ее волейбольной секции. А я и забыла, что она занимается спортом – и правда, Светка часто отсутствовала на уроках «по уважительным причинам». То соревнования, то выезды…

Когда я вышла из дома, было уже темно. Мне казалось, что день уже должен был бы закончиться, что уже как минимум двенадцать ночи, но была только половина пятого. Я сидела на остановке и болтала ногами. Рядом со мной я заметила женщину, которая нервно стучала пальцами по деревянной скамейке. Женщине было лет пятьдесят, вид у нее оказался суровый и в то же время загадочный.

Я помнила, что решила не быть безучастной. Поэтому спросила:

– Вас что-то беспокоит?

Фраза была дурацкой, но другой я не придумала.

– Нет-нет, – сказала женщина. – Я просто думаю. Я так думаю. Вот скажи, – женщина оживилась и повернулась ко мне. – Левая или правая?

Я пожала плечами и сказала:

– Ну, правая…

– Вот-вот, – кивнула женщина.

Мне стало ужасно любопытно. Я спросила:

– А что?

Женщина отмахнулась:

– Рисунок надо располагать на правой стороне, а от меня требуют сунуть его влево. Я пытаюсь объяснить, что от этого собьется весь текст…

– Собьется?

– Перестанет играть. Это очевидно. Да и мой рисунок вообще тогда не нужен. К чему?

Женщина отвернулась. Подъехал нужный мне автобус, но я даже не обратила на него внимания. Женщина кивнула:

– Тебе стало интересно, и ты не уехала.

Я удивленно посмотрела на нее и призналась:

– Да.

Женщина посмотрела в другую сторону, а я чего-то ждала. Мне казалось, что сейчас она скажет нечто очень важное для меня. Но она молчала и думала.

– Вы художник? – спросила я.

– Иллюстратор, – кивнула женщина. – Мне надо закончить книжку за ближайшие дни, а у меня закончились идеи.

– Но у вас, наверное, есть текст?

– Наверное, – и она надолго замолчала.

Прошел троллейбус, но я только проводила его взглядом.

– Я вот думаю, – сказала я внезапно, – как, наверное, уютно людям в троллейбусах и автобусах, когда они едут вот так вот, по темноте. Кажется, что внутри лучше, чем дома. Горит свет, по ногам дуют печки, и хочется ехать и ехать вперед, пропустив свою остановку…

Женщина посмотрела на меня, улыбнувшись.

– Спасибо, – сказала она серьезно. А я попросила:

– Я бы хотела к вам в гости.

Женщина пожала плечами:

– Пойдем. Только я буду работать.

Я кивнула.

– Мне кажется, что вы живете в мансарде, – сказала я.

– Не всем художникам везет с мансардой, – хмыкнула женщина.

Мы поднялись на девятый этаж дома, расположенного неподалеку. Женщина открыла скрипучую дверь. Я переступила через гору обуви, чуть не заехала ногой в ведро.

– Ведро играет смысловую нагрузку, – сказала женщина. – Зови меня Машей. И давай на «ты».

– Я не смогу на «ты», – сказала я.

– Но я же могу, – сказала она, и я согласилась.

Маша была плотной, коренастой, коротко стриженной. Ее квартира больше напоминала гараж. Везде попадались чашки, я несколько раз наступала на каких-то мяукающих котов. Обои были исписаны шариковой ручкой. Но повсюду у стен стояли большие листы с иллюстрациями. А на иллюстрациях были мальчишки и девчонки, летали мячи и воланчики, мчались поезда и ползли электрички.

– Лучше не пугаться, а принять как данность, – посоветовала Маша, кивая на квартиру. – Мне некогда этим всем заниматься. Я не готовлю ничего сложнее кофе, – и Маша поставила на невысокий столик поднос с двумя чашками кофе и бутербродами.

– А бутерброд? – спросила я.

– Это случайность, – сказала она. – Ты сиди и рассказывай, а я поработаю.

– А что рассказывать? – спросила я.

– Что-нибудь.

Маша достала краски, зашуршала бумагой.

– Над какой книжкой ты работаешь? – спросила я.

– Про Новый год, – сказала Маша. – Мандарины, свечи и елка – слишком просто для Нового года.

Я пожала плечами:

– А мне нравится. Когда Новый год простой.

– Вот не скажи, – усмехнулась Маша. – Рассказывай.

Я рассказала ей о детях в нашем дворе и об игре в снежки. И об отправленной открытке – пока что одной. О звонке по незнакомому номеру. О маме с папой. А потом о том, как несколько лет не могла подружиться со Светкой, а тут вдруг подружилась.

– Почему тебе хотелось подружиться с ней? – спросила Маша, не отрываясь от работы.

– Она меня восхищает, – призналась я. – Не знаю, что в ней такого особенного. Но я готова ходить за ней хвостом тысячу лет.

Маша оторвалась от работы, вытерла руки и закрыла глаза.

– Не думай, что я сыграю какую-то роль в твоей истории, – сказала она.

– Моей истории? – удивилась я.

– Истории, не истории… Не обольщайся, – сказала Маша. – Я просто буду. Но свой Новый год делаешь ты сама. Вокруг тебя появляются люди, будто снежный ком вокруг снежка. Ты не заметишь, как обрастешь ими, этими людьми. Первые шаги ты сделала. Но эти шаги – по ледяной горке, когда ты уже не можешь остановиться и затормозить. Ты несешься вперед, и у тебя захватывает дух. А когда лед заканчивается, то чувство полета остается… Наверное, я завидую тебе, – Маша прищурилась и посмотрела в окно. Она поднялась, подошла к шкафу и достала несколько пачек открыток.