Большая судьба
Шрифт:
Перед автором стояла большая и весьма ответственная задача показать, хотя бы в общих чертах, доступных для понимания широких кругов читателей, характер и условия работы П. П. Аносова, а также восстановить его живой облик.
Следует отметить, что автором проделана серьезная работа: он лично посетил места деятельности П. П. Аносова и ознакомился с ними; им были извлечены из различных архивов (Алтайского, уральских и архива Ленинградского Горного института) все имеющиеся данные об Аносове, были изучены многочисленные литературные источники, а также труды самого П. П. Аносова. Таким образом, труд литератора сочетался здесь с трудом кропотливого и добросовестного
В результате перед нами правдивая и волнующая книга. Через весь роман красной нитью проходит органическая связь П. П. Аносова с народом. Великая, неиссякаемая любовь нашего трудолюбивого народа к родине вдохновляла П. П. Аносова на его подвиги, помогала ему в минуты тяжелых испытаний и вселяла веру в лучшие времена. В романе Федорова перед читателями проходит вереница полнокровных душевных образов русских умельцев: сталевар Н. Н. Швецов, знаменитые златоустовские граверы Бояршиновы и Бушуевы, легендарный Иван-Крылатко, охотник за уральскими самоцветами Евлашка и многие другие талантливые простые люди.
Роман "Большая судьба", само собою разумеется, не вскрывает в полной мере технологических процессов, проведенных Аносовым. Он как бы пунктирно намечает их. Однако, несмотря на это, основное доходит до читателя, не загромождая его внимания излишними данными, имеющими исключительно технический интерес.
Кроме этого, в конце книги имеется своеобразное, написанное в очерковом плане послесловие. На первый взгляд, оно как бы не входит органически в книгу повествования, но приходится признать, что оно законно и необходимо. Это послесловие как бы прожектором освещает прошлое, только что прочитанное, дает возможность лучше понять и оценить заслуги П. П. Аносова.
Книга Евгения Федорова является патриотическим произведением, убедительно показывающим приоритет русской технической мысли в области металлургии. Познавательная ценность романа бесспорна. Широким кругам советских читателей, и особенно молодежи, интересно будет прочесть эту книгу о простом, душевном и вместе с тем великом русском металлурге Павле Петровиче Аносове.
Академик Н. Т. ГУДЦОВ
Ч А С Т Ь П Е Р В А Я
Глава первая
ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ В ЖИЗНИ МОЛОДОГО
ШИХТМЕЙСТЕРА ПАВЛА АНОСОВА
Санкт-Петербургского Горного кадетского корпуса унтер-офицер Павел Аносов, одетый в парадную форму, медленно проходил по набережной Васильевского острова. Высокий, стройный, в треугольной шляпе и в белых панталонах, со сверкающей белой перевязью вокруг гибкой талии, он шел, играя каждым мускулом, ощущая радость здоровой молодости. Восемнадцатилетнему юноше казалось, что сегодня весь Петербург смотрит на него, радуется ему и любуется им. Завтра на торжественном акте Аносову вручат аттестат об окончании корпуса, и он вступит в самостоятельную жизнь. От сознания этого на душе юноши было легко и весело, но вместе с тем печаль, как тихая капель, просачивалась в сердце.
Становилось радостно при мысли о том, что впереди ждет неизвестное и заманчивое: самостоятельная жизнь, увлекательная работа, о которой он так мечтал; что навсегда уйдут в прошлое скучные уроки - фехтование, танцы, катехизис, латынь, отрывавшие время от любимых занятий по металлургии.
Обо всем этом недавно только мечталось, так опостылели стены корпуса, но вот сегодня, сейчас, когда подошло время покидать корпус, сердце Аносова тоскливо сжималось при мысли, что больше он никогда-никогда не возвратится сюда! Никогда он не сядет за учебники, не подойдет к школьной доске и не будет с таким огромным нетерпением ждать
Миновав деревянный Исаакиевский мост, Аносов ускорил шаги, и вскоре перед ним встал знакомый фасад Горного корпуса. Когда-то некрасивые, разбросанные в беспорядке здания чародей-зодчий Воронихин превратил в стройное художественное целое, поражающее своей красотой. На Аносова всегда особенно сильное впечатление производил фасад корпуса. К Неве спокойно спускалась широкая гранитная лестница пристани, последние ступени которой часто заливала невская вода. Прямо перед лестницей поднимался высокий фронтон, лежащий на двенадцати строгих колоннах, вырастающих без цоколя. Здесь всё было соразмерно и создавало впечатление гармонической тяжести. Здание всем своим видом, пропорциями и профилями как бы символизировало трудности горного дела, которому призваны будут служить питомцы Горного корпуса.
Аносов неторопливо поднялся по лестнице в прохладный вестибюль. У швейцарской его встретил служитель Захар, отставной гвардеец с внушительным лицом и седыми баками. Он, как показалось Аносову, грустно посмотрел на унтер-офицера. Обычно Захар не отличался словоохотливостью: был строгий, исполнительный служака, и по утрам, когда над крышами только-только занимался скудный северный рассвет, бил на барабане побудку. Юноша с улыбкой посмотрел на старика и обронил:
– Ну, отслужил твой барабан для меня свою службу!
– Что верно - то верно!
– согласился Захар.
– Уедете и забудете нашего брата. В большие люди выходите!
– Что ты, Захар, разве можно забыть!
– с искренним сожалением отозвался Аносов.
– Не раз вспомню!
– В народе так поется, - тихо и добродушно отозвался служитель:
Отломилася веточка
От кудрявого деревца,
Откатилося яблочко
От садовой яблоньки...
Захар грустно посмотрел на юношу, пыхнул дымком из коротенькой глиняной трубочки и душевно вымолвил:
– То-то же, не забывайте нас. А в жизни и труде берегите простых людей, Павел Петрович; они всегда будут вам верными помощниками.
– Спасибо за совет! Эх, Захар, Захар, если бы ты знал, как жалко мне покидать тебя!
– Ну уж и жалко! Тоже скажете!
– просиял служитель и кивнул в сторону классов: - Суматоха кругом! Велик будет праздник, и съезд ожидается большой!..
Аносов пошел дальше. Гул и звонкие голоса наполняли залы. Вот уже много дней с утра и до поздней ночи здесь кипело оживление: везде красили, чистили, мыли. В учебных залах учили танцевать, маршировать, петь, фехтовать. Корпусный капельмейстер Кудлай, тонконогий и перетянутый в талии словно оса, со встрепанными волосами, то хватался за голову и горестно раскачивал ею, то громко взвизгивал: