Большая судьба
Шрифт:
– Не так! Не так! Ах, боже мой, что я с вами буду делать!
Завидев Аносова, он закричал:
– Иди, иди сюда! Ты нам нужен!
Но Павел знал, что сейчас начнется самое скучное: длинный тощий кадет Бальдауф должен читать свои стихи. Аносов промчался мимо распахнутой двери и юркнул в спальную камеру. Тут в проходах между койками расхаживали с озабоченным видом его товарищи - выпускные унтер-офицеры. Видно, и они переживали свое предстоящее расставание с корпусом. Высокий громкоголосый Алеша Чадов выкрикивал фразы из речи, которую собирался произнести при
Навстречу Аносову бросился широкоплечий унтер-офицер Илья Чайковский.
– Павлуша!
– обрадованно закричал он.
– Где ты бродишь? Ты ничего не знаешь! Мы поедем на Урал! На Урал!
– взволнованно повторил юноша и хлопнул друга по плечу.
– Не может быть!
– засиял Аносов.
– Это счастье. Я всегда мечтал о горном деле!
– Но там глушь; и это после Санкт-Петербурга!
– лукаво заметил Чайковский.
– Разве ты недоволен?
– удивленно спросил Аносов.
– Нет, я очень и очень доволен, милый мой!
– улыбнулся кадет и обнял друга за плечи.
– Я все эти годы мечтал о российских просторах, о суровых горах и дремучих лесах. Часто во сне вижу себя кладоискателем. Знаешь, Павлуша, мы, как волшебники, будем открывать сокровища. На Каменном Поясе, в скалах, - огромные подвалы, мы подходим к мшистым камням и говорим вещее слово: "Сезам, отворись!". Перед нами распахиваются недра и, смотри, сколько богатств в них!
– Юноша мечтательно вскинул голову и посмотрел на друга.
– Вижу их, вижу эти сокровища!
– весело подхватил Аносов.
– Вот железо - из него будут ковать плуги и мечи. А вот камни-самоцветы. Так и горят, так и переливаются огнями. Любуйся: тут рубины, сапфиры, яхонты, вишневые шерла*, а вот аметист, горный хрусталь. Много есть диковин на Урале. Есть там целые горы из железа и медной руды. И платина, и золото! Дивен Урал!
_______________
* Ш е р л - разновидность турмалина (ценного минерала.).
Чайковский улыбнулся другу:
– В давние годы русский рудознатец Ерофей Марков впервые в нашей земле, на Урале, отыскал золото. И Михайло Васильевич Ломоносов воздал сему должное; так возрадовался, что оду написал. Послушай:
И се Минерва ударяет
В верьхи Рифейски копием,
Сребро и злато истекают
Во всем наследии твоем.
Плутон в расселинах мятется,
Что Россам в руки предается
Драгой его металл из гор,
Который там натура скрыла...
– Рифеи - так в древние времена наш народ величал Урал. Ломоносов верил, что русские не в сказке, а въяве добудут богатства из недр земных на удивление всему свету и на устрашение врагам России!
Аносов ласково обнял друга за плечи. Заглядывая Чайковскому в глаза, сказал сердечно:
– Илюша, прекрасны твои слова. Ломоносов - наша краса и гордость! Мы все пойдем по его пути! Он написал для нас, русских металлургов, свои "Первые основания металлургии, или рудных дел". Это - евангелие для российских горщиков. Только Михайло Васильевич создал подлинную науку о недрах, как и где находить металлы
– Врешь, Аносов!
– резким голосом закричал долговязый, с белесыми глазами кадет.
– Врешь!
– зло повторил он.
– Ничего ваш Ломоносов не создал. Он сам учился в нашем Марбурге!
– Эк, куда хватил!
– усмехнулся Чайковский и горячо продолжал: Эдуард, как тебе не стыдно, ты говоришь неправду! Великий русский ученый Михайло Васильевич Ломоносов многое дал науке!
– Верно, верно, Чайковский!
– подхватили кадеты.
– Во-первых, я не просто Эдуард, а фон Гразгор, и мой дедушка в Прибалтике имел собственный фамильный замок. Во-вторых, за дерзость я приглашаю вас драться на шпагах!
– крикнул долговязый кадет.
– Погоди, лозоискатель, никто с тобой драться не будет!
– усмехнулся Аносов.
– Величие Ломоносова доказано великой любовью к нему нашего народа!
– Ты не смеешь меня звать лозоискатель! Я буду настаивать на вызове!
– побагровел фон Гразгор.
– Не шуми! Сам знаешь, братец, - где, как не у вас, отыскивают руды лозой!
– спокойно сказал Чайковский, и на лицах столпившихся кадет заиграли улыбки.
– Разве тебе не известно, дорогой, что ваши горные ученые берут ореховый прут-вилку и, пользуясь колебанием сего зажатого прута, ищут месторождение руды? Погоди, впрочем; о сем сказано и у Ломоносова... Павлуша, дай-ка мне!
– он взял у Аносова книгу.
– Послушайте, братцы! обратился он к товарищам и с легкой иронией стал читать:
– "Немало людей сие за волшебство признают, и тех, что при искании жил вилки употребляют, чернокнижниками называют. По моему рассуждению, лучше на такие забобоны или, прямо сказать, притворство не смотреть, но вышепоказанных признаков держаться, и ежели где один или многие купно окажутся, тут искать прилежно". Вот что с Запада занесли горные мастера, лозовую вилку, а Михайло Васильевич Ломоносов завещал нам тщательно наблюдать окраску воды, цвет земли, характер растительности, обломки камней при ручьях и реках. Он сказывает в сем труде: "Ежели тех камней углы остры и не обились, то можно заключить, что и сами жилы неподалеку". Вот оно как!
– Он врет! Всё врет!
– продолжал кричать Гразгор и, сжав кулаки, пошел на Чайковского.
Кругом зашумели...
– Что за крики, господа!
– неожиданно раздался решительный голос, и на пороге появился Захар.
– Кажись, Остермайер идет!
– оглядываясь, выпалил он. Все сразу притихли. Кто не знал этого злого и надоедливого педагога, от проницательного взгляда которого ничто не ускользало! Выговоры его были просто невыносимы. Этот брюзга с желтым желчным лицом наводил тоску на кадет. Пойманного в шалости мальчика он уводил к себе в кабинет, удобно усаживался в кресло, а виновника ставил напротив. Ровным, дряблым голосом он монотонно начинал распекать пойманную жертву. Не повышая голоса, не отпуская бранных слов, медленно, иезуитски Остермайер "тянул за душу". Шалун, держа руки по швам, молча "ел" наставника глазами и чувствовал себя самым несчастным на свете.