Большая Засада
Шрифт:
Увидав, как Дурвалину вытягивает из колодца воду для кухни, Фадул с тоской вспомнил о Зезинье ду Бутиа и вздохнул: и колодец, и приказчик напоминали ему о проститутке. Он был вполне доволен: колодец был очень полезным, да и Дурвалину, уже год служивший за прилавком магазина, показал, что толк от него есть. К тому же выяснилось, что он честный, как бы странно это ни казалось. Зезинья не могла похвастаться пышным бюстом и солидными бедрами — тем, что, как известно, Турок более всего ценил в женщинах: большие груди, зад что тот муравейник — как приятно
Он заметил, что думает о ней в прошедшем времени, будто проститутка уже отошла в мир иной, умерла и похоронена на кладбище в Лагарту, что, к счастью, было неправдой. Но на самом деле разница была небольшая. Умерла ли она или же прозябала у себя дома, встретиться с ней он мог лишь во сне или в мыслях. Только так он мог услышать ее певучий и мягкий говор, зовущий к альковным наслаждениям: «Поди сюда, Турок, дай поглядеть на горлицу, покажи мне, что у тебя в штанах, а то я уж и забыла, как оно выглядит». Она называла его разными словами, брала у него деньги, обводила вокруг пальца всеми возможными способами — ангел небесный, Божье благословение. Она пела колыбельные песенки: «Горлица, горлинка, птичка любви». Ох, тоска-то какая!
С тех пор как она в расстроенных чувствах уехала в Сержипи, Фадул получил от нее только одну весточку — письмо, которое принес посыльный, ее племянник Дурвалину. Это был долговязый подросток, штаны у него едва доходили до колен, а лицо было покрыто прыщами и бородавками. Письмо представляло собой натуральные каракули вперемежку с кляксами, без знаков препинания, большие корявые буквы ползли вверх-вниз по бумаге — видно было, что вывела их неумелая рука. Фадул с трудом разобрал письмо и прочитал столько раз, что почти выучил наизусть. Он мог декламировать его, будто это были вирши или библейский стих:
«Этими с трудом нацарапанными строчками я хочу сказать тебе мой добрый Фадул что я тебя не позабыла и никогда не смогу позабыть потому что ночами мне снится будто я в твоих объятьях а когда я просыпаюсь то у меня глаза на мокром месте да и внизу сам знаешь где тоже но когда-нибудь я вернусь если Господь того пожелает».
В конце страницы под подписью «Навеки твоя Мария Жозе Батишта» она поставила некоторое количество запятых, точек, восклицательных и вопросительных знаков, чтобы он распределил их там, где нужно.
Она упомянула о своем недолгом пребывании в Большой Засаде, прямо перед отъездом: «Когда я там побывала то увидала что живешь ты плохо и работаешь хуже чем вьючный осел». Поэтому она отправила к нему в качестве приказчика своего племянника Дурвалину, сына старшей сестры, чахоточной вдовы, которая «уже больше на том свете чем на этом». Как бы мало он ему ни платил, все равно это будет истинным милосердием: «Уж куда лучше чем здесь с голоду помирать». И все же она не прекратила делать из него дурака и водить за нос, следуя давней традиции: «Я спокойна потому что знаю ты не жадина а за мальчишку я головой ручаюсь». Ангел небесный, Божье благословение!
Он уже подумывал о том, чтобы нанять приказчика, который
Так он взял на работу Дурвалину — с видимой благосклонностью и тайной радостью: Зезинья ду Бутиа — а в ее лице Божественное провидение — решила за него еще одну задачу. Но он не позволил мальчишке заметить свою радость, потому что не только с цыганами нужно держать ухо востро — народ из Сержипи тоже не так-то прост. Фауд Каран не уставал повторять, что жители Сержипи — это арабы Бразилии, а уж Фауд никогда зря языком не мелет.
— Честно признаться, мне никто особенно не нужен, я и сам тут с работой справляюсь. Но раз уж Зезинья просит, то так тому и быть.
Выяснилось, что мальчишка умел читать, писать и знал четыре действия арифметики. Он был готов взяться за любую работу, потому ничего хуже, чем рубить тростник от рассвета до рассвета, быть не могло.
— Что ж, поглядим. Оставь свои пожитки в кладовке, вытащи циновку, на которой будешь спать, и можешь начинать. А о жалованье мы потом поговорим. Это будет зависеть от тебя, а не от меня. Если я останусь доволен, то ты не пожалеешь.
Под конец у него вырвался вопрос, который он таил глубоко в сердце:
— А Зезинья, как она?
— Кое-как с Божьей помощью, — ответил племянник. Она жила не в Бутиа и не в Лагарту, а в Аракажу, в доме, где ее поселил доктор Панфилу Фрейре — дипломированный врач, он не практиковал, а занимался производством нерафинированного сахара маскаво и рафинада на плантации Фунил, а еще гнал кашасу и делал рападуру. У него денег куры не клюют, а самому уже за семьдесят. Значит, с богачом теперь крутит, очень хорошо. Фадул не захотел вдаваться в подробности: Зезинья такая горячая, тяжело же ей, наверное, со старым семидесятилетним пнем.
Фадул велел вырыть колодец за домом по совету Зезиньи ду Бутиа. Совет этот был бесплатным, и дала она его во время того счастливого и одновременно печального визита в Большую Засаду. Проститутка решила выполнить давнее, неоднократно повторенное обещание и нанесла ему тем самым глубокую кровоточащую рану. «Однажды, когда ты меньше всего будешь того ждать, я приеду», — клялась она в пансионе Шанду в Итабуне. Турок не позволял себе поддаться обману: как же, жди, приедет она в День святого Никто. Но отец Зезиньи откинул копыта в Лагарту, став жертвой то ли перемежающейся лихорадки, то ли кашасы — так ли это важно?