Больше, чем гувернантка
Шрифт:
— Бабушка!
Она вскинула бровь:
— Я еще не совсем выжила из ума, чтобы не понимать, что и такое случается, Адам.
— Я ни на секунду не усомнился в состоянии вашего рассудка, но…
— Мне кажется знакомым и то, как элегантно она склоняет голову, и ее густые шелковистые черные волосы, — задумчиво продолжала леди Сисели. — И глаза у нее совершенно удивительные.
Мысленно Адам соглашался с каждым бабушкиным словом, но счел за благо не высказывать этого вслух, так как тем самым он лишь еще больше разжег бы ее любопытство. Он решил, что
— Уверена, где-то уже видела глаза такого необычного цвета. — Леди Сисели тяжело вздохнула, изо всех сил напрягая память, что, однако, никак ей не помогало. — Что ж, ладно, — сказала она, качая головой. — Я вспомню позднее.
Адам не смог бы ответить, хочется ему, чтобы это произошло, или нет. С одной стороны, ему было любопытно узнать о Елене Лейтон как можно больше, но с другой стороны, он страшился, как бы не выяснилось, что она в действительности чья-то сбежавшая жена.
Елена забежала в свою спальню, чтобы взять капор и перчатки, прежде чем отправиться на улицу искать свою маленькую подопечную, а выйдя в коридор, оказалась прямо за спинами Готорна и его бабушки и услышала, о чем они говорят.
Их беседа потрясла ее до глубины души, потому что она тут же догадалась, кого леди Сисели доводилось встречать прежде с таким же необычным сине-зеленым цветом глаз — отца Елены, покойного лорда Дэвида Мэттьюза, младшего сына предыдущего герцога Шеффилда. Своим взглядом он заставлял женские сердца трепетать. Конечно же он был лет на двадцать моложе леди Сисели, но до смерти отца родители Елены вели активную светскую жизнь, поэтому леди Сисели наверняка где-то встречалась с ними, хотя, вероятно, и не была близко знакома. А мама Елены, леди Мария Мэттьюз, являлась обладательницей «густых шелковистых черных волос», как и ее дочь.
— Какая жалость, что по вине моего внука вам пришлось уехать из Лондона в самый разгар сезона, — сочувственно улыбаясь, молвила леди Сисели, сидя вместе с Еленой в зеленой гостиной, куда они удалились пить чай после обильного ужина, оставив Адама в одиночестве в столовой наслаждаться бренди и сигарами.
Адам настоял на том, чтобы Аманда и Елена присоединились за ужином к нему и его бабушке. Если леди Сисели и показалось странным, что гувернантку сажают за один стол с ней и с ее правнучкой, она этого никак не показала. Она выбирала такие темы для беседы, чтобы и Адам, и Елена могли принять участие, если пожелают.
Несколько раз Елене приходилось поддерживать разговор, потому что Адам, великолепно выглядящий в вечернем костюме с белоснежной сорочкой, упорно предпочитал хранить молчание. Сидя во главе стола, он очень мало ел и пил много вина.
После десерта было решено, что Аманде пора ложиться спать, и Елена с радостью встала из-за стола, чтобы проводить воспитанницу в спальню. К ее разочарованию, леди Сисели выразила желание, чтобы, уложив Аманду, Елена вернулась в гостиную выпить чаю.
— Я не вхожа в высшее общество, поэтому мне все равно, где находиться, здесь или в Лондоне, леди Сисели, — ответила она.
— Но в сезон в Лондоне всегда более… оживленно. Как я погляжу, вы сняли траур.
Пожилая дама одобрительно улыбнулась, глядя на кремовое платье Елены, которое миссис Хепворт доставила вчера. Этот наряд предназначался для похода на воскресную службу, но Елена сочла его единственным подходящим для нынешнего официального ужина.
Держа спину прямо, она сидела в кресле напротив леди Сисели, расположившейся на обтянутом зеленым бархатом диване.
— Лорд Готорн счел мои черные платья неподходящими для нахождения в обществе Аманды.
— Вот как?
— Из опасения, что они будут напоминать ей о покойной матери.
Улыбка на лице леди Сисели погасла, и она медленно кивнула.
— Никому не требуется лишнее напоминание об отсутствии в этом доме матери Аманды.
Елена решила, что это очень странный способ говорить о смерти жены Адама.
— Нет, — медленно ответила она.
От Адама она знала, что он овдовел несколько лет назад, но представления не имела, был ли его брак счастливым или нет.
Даже слуги старательно обходили эту тему молчанием как в Готорн-Хаус в Лондоне, так и в Кембриджшире. Елена находила это странным, зная, что обычно слуги с радостью обсуждают подробности личной жизни хозяев. Возможно, брак Адама был непродолжительным, и ее светлость не успела произвести никакого впечатления на слуг?
Каковы бы ни были причины молчания, окутывающего имя Фанни Готорн, Елене все больше хотелось разузнать хоть что-нибудь о женщине, сумевшей завоевать сердце Адама, холодного и высокомерного мужчины. Или, быть может, он вовсе не был таким, когда женился на Фанни? В то время ему было немногим больше двадцати лет и его характер еще не превратился в камень. В буквальном смысле. Елена не сомневалась, что у него ледяное сердце, и в нем нет места ни для кого, кроме дочери и бабушки.
— А у вас дети есть, миссис Лейтон?
Елена вздрогнула, осознав, что потеряла нить разговора, позволив себе увлечься размышлениями о браке своего работодателя. Большое упущение с ее стороны, потому что леди Сисели — дама гораздо более проницательная, чем кажется на первый взгляд.
— К сожалению, нет, — с улыбкой ответила Елена.
— Мне очень хотелось, чтобы у меня была дочь, но Бог так и не дал мне ее. И внучки тоже, — со вздохом произнесла пожилая дама.
— Но ведь теперь у вас есть правнучка, — утешила Елена.
— Да. — На мгновение лицо леди Сисели озарилось улыбкой, которая быстро погасла. — Это, конечно, хорошо, но титул и имущество передаются по наследству лишь по мужской линии.
— Насколько мне известно, кузен Уилфред все еще является членом этой семьи? — раздался холодный голос, который Елена не спутала бы ни с одним другим.
Не вставая с кресла, она повернулась к Адаму, чувствуя, как щеки заливает краска стыда. И поделом, нечего судачить о том, кто унаследует титул!