Больше, чем смерть
Шрифт:
Я поднял камень и бросил его в море, следя за ударами по воде. Раз, два, три, четыре, пять... Дальше его поглотила волна.
Только сейчас, сидя на берегу и слушая шум прибоя, я понял, как я устал. Возможно, это никак не сказывалось на моём теле, явно отличающемся от среднестатистического человека, но мой разум был на пределе. Вначале неожиданный переход, произошедший настолько неожиданно, что я просто не уловил момент перехода, считая, что нахожусь, скорее, во сне. Потом встреча с первым человеком, ставшим моей первой жертвой. Я был в сознании, но всё равно воспринимал происходящее как сквозь пелену, действуя, словно бы был героем какой-то игры. Снова смерти. Встреча
Затем, я сожрал тех неудачливых насильников. Сознательно спровоцировал их на нападение. Играл с ними, как кот с ничего не подозревающими мышками. Издевался, показывая своё превосходство. Самое худшее. Что я до последнего момента действовал полностью самостоятельно, решив пойти до предела, чтобы его узнать. Узнал.
Оказывается, черта невозврата располагается гораздо ближе, чем я думал раньше.
Я ломал голову над тем, как быть дальше. Никогда не обладал сильной волей, поражаясь тому, как офисный планктон из досужей беллетристики умудряется в нужный момент подавлять силой своего характера монархов и полководцев. Да я даже начальнику стеснялся сказать о том, что давно пора повысить мне зарплату! Как парень, который запросто мог сидеть рядом со мной за перегородкой, мог после прибытия в другой мир настолько расти над собой? Эта тонкая, но так глубоко пролегающая линия раздела между реальностью и вымыслом казалась непреодолимым препятствием.
Я не стеснялся признать, что мне было очень страшно жить дальше с мыслью о том, что могу в любой момент сорваться. Если я потеряю контроль над собой, то я причиню много боли окружающим людям.
Но мне самому будет гораздо хуже. Принимая в себя сознания убитых, я непрерывно слышал их голоса, напоминавшие о том, что я их убил. Чаще всего они обвиняли меня. Иногда вспоминали оставшихся родных. Но больнее всего было, когда они сожалели о том, сколько они не успели сделать. В эти секунды я был готов броситься на дно моря, если бы это помогло унять боль. Знание того, что я забрал их судьбы, жгло калёным железом.
Зачем мне жить, если не могут жить они? От ощущения бессмысленности хотелось лечь на пляж и никуда больше не идти. Поэтому я смотрел на прибой.
Груди что-то заворочалось. Уже который раз за это время. Возможно, такой зомби, как я, и не должен существовать слишком долго. Такой вид будет ходячим кошмаром самой изощрённой службы благодаря умению превращаться и поглощению памяти. Неужели это конец? Было бы неплохо. Я бы даже сказал, как раз вовремя.
Как всегда, после минуты неприятных ощущений судороги прекратились. Промежутки между ними уменьшаются. Наверное, это действительно конец. Я уже слышу колокольный звон...
А ведь я действительно слышу звон. Сосредоточившись на судорогах внутри тела, я ощутил что-то непонятное, твёрдое и продолговатое. Именно из-за него я испытывал эти странные ощущения. Чей-то телефон? Я даже ощутил разочарование. Отсроченная смерть казалась более предпочтительным вариантом. Я потянул и одновременно подтолкнул это нечто наружу, и из груди выпала серая коробочка, издающая нетерпеливый звон.
Действительно, телефон. Я взглянул на номер. Нет, не знаю.
И тут я вспомнил бледную, чуть дрожащую после пережитого руку, протягивающую мне этот самый телефон. Беспокойный женский голос, тревожащийся за меня и уговаривающий взять его. Моё неохотное
Дана. Она ищет меня.
Я сидел на песчаном, уставившись на чужой телефон, и не знал, плакать мне, или смеяться.
Телефон вновь зазвонил, и я дёрнулся, выронив его из рук. Торопясь, загребая песок, подобрал. Очень медленно, боясь сломать, нажал кнопку ответа.
– Да?
– будто чужим, сиплым голосом спросил я.
Голосом Алекса Мерсера.
– Алекс!
– выкрик был настолько резким, что я отодвинул трубку от уха.
– Ты жив! Ты в порядке? Я так боялась, в новостях говорили, что твою квартиру взорвали террористы, но тела не нашли, но я всё равно боялась, ты сказал, что тебя ищут и...
– слушая стрекочущую пулемётом речь Даны, я ощущал, что губы разъезжаются вверх сами собой. В груди разливалось горячее облегчение от того, что с ней всё в порядке, и что она беспокоится. Боится не меня, а за меня.
– Дана, - прервал я.
– Дана!
– она моментально замолкла, было слышно только сбитое дыхание.
– Ты сейчас там, где ты говорила?
– Да, я на месте, - неожиданно твёрдо ответила она.
– Хорошо. Я приду к тебе через...
– я машинально посмотрел на часы, - полтора часа, может, чуть позже. Никуда не уходи, жди, пока я не приду. Поняла?
– Д-да.
– Хорошо. Тогда...
– я замолчал, не зная, что сказать дальше.
Зная. Просто не находя в себе сил это сделать.
Чтобы проложить новую связь здесь, нужно признать, что домой я уже не вернусь. Оставить всё за дверью и жить дальше.
Я боялся этого больше всего. Боялся признать, что я снова себя обманываю и принял решение ещё минуту назад, услышав в динамике голос Даны.
Этот сон слишком подробен и ярок, чтобы быть просто сном. С первого момента пребывания здесь я чувствовал запахи, видел мир, слышал окружающее с куда большей ясностью, чем в прошлой жизни. Гиперсенситивность является одним из признаков галлюцинаций, но ни в одной галлюцинации, ни в одном сне я не мог осознавать обстановку настолько хорошо, как в реальности. Как здесь. Каждое мгновение жизни Алекса Мерсера. Каждый клочок воспоминаний поглощённого человека. Даже каждый кусочек мяса в том отеле воспринимался мной со всей полнотой сознания.
Этот сон слишком глубок и убедителен, чтобы быть просто сном. Значит, если отбросить все остальные заведомо неправдоподобные гипотезы и оставить самую простую и исчерпывающую, это реальность. И я вряд ли смогу вернуться домой, если только не смогу заставить факты снова наложиться один на другой таким образом, чтобы путешествие снова произошло. Учитывая их неизвестное количество, достижение этой цели становится сомнительным, если не невозможным.
Этот сон уже затянулся.
Пора сделать его явью.
– Дана, спасибо тебе, - просто сказал я.
– Ты спасла меня. Наверное, ты даже не представляешь, сколько много ты для меня сделала.
Сказал своим голосом. Голосом Алекса Мерсера.
Я послушал её смущённую благодарность, грозившую перерасти в слёзы от уже неизвестно какого по счёту пережитого стресса, и попрощался. Встал, снова посмотрел на часы и вспомнил, что такой модели у меня не было: чрезмерно забитый стрелками циферблат и почти бронебойное стекло в пику моим аскетичным часам с самым необходимым. Такие больше бы подошли военному. Уголок рта невольно скривился в усмешке. А ведь их действительно носил военный. Один из тех, кого я убил и поглотил. Однако, некоторые вещи не растворяются в биомассе. При желании, можно было бы даже вспомнить, кому конкретно они принадлежали, но я не стал этого делать. У меня были дела поважнее.