Больше не приходи
Шрифт:
– Вон пошел.
Егор побледнел, даже вперед было дернулся, но потом круто развернулся к двери. Хотелось уйти твердо и презрительно, но получилось мимо. Он больно стукнулся плечом о косяк, и почувствовал спокойный провожающий взгляд Инны. Все как всегда.
Он уже низвергался по ступенькам, когда из глубины мастерской отец громко позвал:
– Егор!
– Да, – он с надеждой замер.
– Позови там ребят, пусть поднимаются. Сейчас начнем.
Ребята и сами слышали зов, торопились наверх. Пока они ставили этюдники, Кузнецов уже что-то трогал на своем холсте, соскребал негодное, разонравившееся.
По реке близился ровный, смирный гул хорошего мотора. Инна встала и высунулась в окошко. Внизу Валька, нежно-розовая в дико-розовом купальнике, полола свои грядки, но распрямилась, когда из-за поворота реки выскочила щегольская моторка, сделала широкий лихой круг и причалила к мосткам.
– Инна, – властно потребовал Кузнецов. Валерик и Настя были готовы. Инна вернулась, стала укладывать на венском стуле белую тряпочку, чтоб не кусали щели, и прислушивалась к голосам на берегу. Потом все-таки не выдержала и снова выглянула.
– Игорь, там Семенов приехал.
– Ну и что, – пробурчал Кузнецов, уже меся на палитре голубую в белилах.
– Надо бы выйти.
– Ну его к черту.
– Нельзя. Он же столько покупает. Дал денег на каталог. Это не первый встречный, не забывай. Не проситель. Это, как ни глупо звучит, меценат. Твой, – тихо увещевала Инна.
Кузнецов кривился и скалился, но не сводил глаз с атласа и белых букетов.
– Игорь, ты собираешься на Биеннале?
Этот вопрос произвел должное впечатление. Кузнецов набрал в легкие воздуху, набычился, швырнул наконец кисть и вытер руки грязной тряпкой.
– Черт бы его побрал! Принесла нелегкая! Не дают работать!
– Только на минутку,– утешила Инна.
6. Золото на серебре
На последнем марше лестницы Кузнецов заставил себя осклабиться и дополнительно вытер о живот правую руку:
– Наконец-то, Владимир Олегович!
Во дворе на лужайке все ожило: сновали какие-то крепкие молодые люди, таскали в дом из моторки пакеты. Валька в розовом и с тяпкой в руках откровенно глазела на происходящее, Егор топтался тут же. И все это потому, что прибыл важный гость – банкир и меценат Семенов. Важный гость был скромным молодым человеком в серенькой легкой рубашке (судя по невзрачности, от дорогого дизайнера) и сереньких же коротких штанах. Он тихо улыбался:
– Да, Игорь Сергеевич, вот выбрался посмотреть на ваши чудеса. Столько слышал, но, признаться, не ожидал, что такая красота!
Крепкие молодые люди как раз проносили мимо спиннинг и еще что-то рыболовное.
– Вот, порыбачить еще хочу, – объяснил Семенов.
– Пожалуйста, пожалуйста, вам Егор места покажет.
Егор, улыбаясь, подступил сбоку к Семенову. Тот и ему потряс руку.:
– Как, мой проворный партнер по теннису еще и рыболов? Славно, славно.
Общее оживление было деланное, но приятное.
– Добро пожаловать в мои владения. У меня все просто. А этот крепостной балет с вами будет? – Кузнецов провожал глазами трудолюбивых молодых людей.
Семенов расхохотался:
– Да нет, я их домой отправлю, хотя созн'aюсь, Слепцов
– Ради Бога, ради Бога. Порядки простые! У меня всегда гости, сегодня вот приехали Максим и Настя, студенты-художники. А вот Валерия, – Кузнецов взял за руку розовую Вальку. – И Инна!
Инна кивнула сверху. Она стояла в дверях, обдуваемая ветром. Тюлевая занавеска то надувалась вокруг нее парусом, то вдруг приникала, будто желала, но не могла ее обнять. Кузнецову адски захотелось работать, и одна его нога без спросу, повинуясь только глубинным желаниям хозяина, поднялась на одну ступеньку вверх. Сколько можно тут расшаркиваться!
– Вам ничего не нужно в город передать? Мои ребята сейчас едут, – любезно предложил Семенов.
– Нет-нет,– отказался Кузнецов. – Я тут зарылся основательно. Работа! Хорошо бы до осени.
– Вот счастливец! А я к вам только на уик-энд. В понедельник заберут меня, лечу в Нижний.
– Как жаль,– соврал Кузнецов. Он был уже на третьей ступеньке и маялся под ласковым взглядом банкира, который то ли не знал, как закончить беседу, то ли чего-то хотел. Наконец Семенов решился:
– Даже не знаю, как и просить. Игорь Сергеич... Ценя ваш дар... Не хотелось бы мешать...
Кузнецов похолодел. Он догадался, что Семенов будет просить (были уже намеки) написать портрет своей жены – надменной, стильной и Кузнецову чрезвычайно антипатичной. Он ужаснулся, вспомнив умелый макияж, наряды от покойного Версаче и заученные позы. Это гроб!
– Я всегда мечтал,– продолжал Семенов, – вы ведь в мастерской сейчас?.. не будет ли бестактно... мне присутствовать... тайна творчества... но я ни звука...
Кузнецов понял и облегченно закивал:
– Какой разговор! Сколько угодно! Только сидите тихо!
Он игриво поднес к губам палец с грязным ногтем и чуть ли не скачками двинулся наверх. За ним следовали Семенов и Егор, которого никто не звал.
В мастерской Кузнецов сразу бросился к мольберту.
– Инна, – позвал он.
Инна, в углу склонившаяся над книжкой, отложила ее с явной неохотой, привычно быстро скинула халатик и прошла нагая к венскому стулу. Она села, обвив рукой грубый черный завиток спинки. Когда ее матовое желтовато-сливочное тело застыло в центре жемчужного и разнообразно-белого, стало ясно, что это и есть “золото на серебре”. Бессмысленное соединение куска грязного атласа и белых букетов (персидская сирень, вчерашняя, действительно уже привяла) засияло тысячей оттенков. Среди языческих буйств у Кузнецова попадались светлые, тонкие вещи. Такую он теперь и писал, придумав постановку, где среди нежного и светлого только волосы, брови и широко расставленные глаза Инны бархатно зияли. “Он гений”,– наверное, думал Валерик. Они с Настей усердно взялись за работу. Особенно Настя. Она рисовала небрежно и всегда торопилась начать красками. Скорее, скорее! Быстрый, нетерпеливо брызжущий подмалевок – мимо, мимо! – и наконец-то ее стихия: толстая щетинная кисть-лопатка, мастихин. Слой громоздится на слой, сменяются густые, ребристые мазки, лоснятся цветные точки и лихо срезанные мастихином ароматные ломти краски, – как она это все любит!