Большое (не космическое) путешествие
Шрифт:
– Если не начнёшь следить за тем, сколько ешь, то начнёшь набирать вес, – заявила она мне, когда мы однажды пили чай.
– Я всегда столько ем, и что-то не заметно проблем с лишним весом, – ответила я, откладывая третий кусок хлеба. Дома у нас всегда куча банок с вареньем, и мы часто намазываем на хлеб масло, а сверху варенье, и никто не говорил, что это плохо.
– Это сейчас, – возразила Лера и снисходительно, прямо как тётя Вера, покачала головой.
– У тебя пока просто не началась перестройка организма, как у нас, – подхватила её подруга Кира, которая
– Но если ты не начнешь обращать внимание на то, что ешь и сколько ешь, то и лишнего веса наберешь, и кожа прыщами покроется, – подвела итог Лера.
Я обиделась, хотя лишнего веса у меня нет – наоборот, бабушка вечно жалуется на мои чересчур острые локти и колени.
– Эта Лера… Она сказала, если я не начну следить за своим весом, у меня начнётся ожирение. – У меня голос дрогнул от обиды.
– Ну-ну, уже вся заплыла жиром, – насмешливо отозвалась мама.
– Вообще-то эта Лера – тоже девочка, по-видимому, непростая, – тихо сказала бабушка.
– Люба в сто раз лучше, что бы ты там не говорила! Да я, пока мы были на даче с Лерой… она… я…
– Ладно, мы же тебе не запрещаем общаться с Любой, – сказала бабушка.
– Вот и хорошо, – засопела я и ушла к себе в комнату.
Только потом я подумала, что, может, обиделась не из-за «лишнего веса» – а на то, что она сидели передо мной и рассуждали о том, что у них, в отличие от меня, «перестройка организма».
Они вообще – Лера и её подруга – общались со мной как с младшей. И когда помогали накраситься, и когда нотации про варенье читали. Но, по правде, обидеть меня специально вряд ли хотели – Лера совсем не злая.
– …Марина, машина подъехала! Собираемся!
– Слышу…
Глава 18
Наш новый дом большой – в нём восемь подъездов и очень длинные этажи. От лифта до нашей квартиры чуть ли не целый километр.
В квартире три комнаты, но одна из них полностью завалена рабочими материалами, а пол застелен только во взрослой спальне. В моей комнате кровать и письменный стол, чтобы уроки делать. Больше нет ничего вообще: стены голые, пол бетонный, на него постелена узкая ковровая дорожка.
Меня как будто оглушили – я то сижу на кровати, потому что это практически единственное место в комнате, где можно сидеть, то пробираюсь по ковровой дорожке к окну и во все глаза смотрю на улицу.
Мама без конца говорит о том, как нам повезло – а я растеряна.
– Ну что, – она заходит ко мне в комнату, – какие замечательные виды открываются, а?
Виды на самом деле неплохие – когда наступают сумерки, я сажусь на подоконник и смотрю, смотрю вдаль на огни многоэтажек. Нигде в нашем городе таких видов нет, только… мне до сих пор не верится, что это по-настоящему.
Первого сентября мы пошли в бердышевскую гимназию все вместе: я, мама и Николай. Накануне мы с мамой долго спорили, и ей удалось убедить меня, что в первый день с распущенными волосами не надо идти – лучше она заплетет мне косу.
Я не хотела брать с собой и огромный букет цветов, который бабушка собрала
Не знаю, какое впечатление я произвела – я совсем потерялась среди народа и в незнакомых коридорах. Правда, вместе с толпой новых одноклассников меня вынесло в нужный кабинет. Там у нас проходил классный час, в течение которого все знакомились с новенькими и ещё обсуждали разные проблемы.
Сложнее всего было, когда надо было представиться. Дима, например, другой новенький, чуть ли не профессионально занимается футболом, а Карина – звезда балета. Я судорожно пыталась сообразить, чего бы такого сказать о себе.
– Я ничем таким не занимаюсь, но в свободное время люблю читать, готовить и шить, – робко произнесла я. Шить – потому что единственное, куда я ещё дополнительно ходила помимо английского – это школьный кружок рукоделия.
– Очень хорошо, – сказала классная руководительница, и дальше уже мы стали обсуждать другое.
После классного часа специально для новеньких была экскурсия минут двадцать – так и завершился мой первый школьный день.
А на следующий день всё уже было по-настоящему.
Мама предупредила, что уроки в гимназии будут для меня намного сложнее и с самого начала я должна проявить внимательность, но по-настоящему я беспокоилась только за французский. Английским дополнительно я заниматься теперь не буду – уж пусть сама как-нибудь попытаюсь освоить этот язык, говорит мама.
Во вторник я познакомилась со своим французским репетитором и показала, что успела выучить, пока занималась сама. Она похвалила меня.
После французского мы с мамой встретились на остановке и поехали на мастер-класс по живописи. У меня оставались с моего дня рождения последние деньги, а поскольку я сомневалась куда их потратить, то согласилась с мамой, что можно сходить на мастер-класс по живописи.
Почему именно живопись, понятно: тётя Вера показывала маме работы Леры с мастер-классов, и среди них был самый настоящий автопортрет, и не какой-нибудь, а в виде Царевны-лебедь, по мотивам картины Врубеля. И вот мама захотела, чтобы я непременно тоже написала какой-нибудь автопортрет. Правда, когда мы приехали, мне сказали, что сегодня мы будем рисовать лавандовые поля. А маму выставили за дверь, потому что запах масла для неё вреден.
Масляными красками пользоваться непривычно – нельзя, например, в любую секунду прополоскать кисть в воде, вместо этого её надо просто протереть салфеткой. И сохнуть картина будет лет двести – в машине пришлось постоянно держать на коленях, чтобы ничего не испачкать.
– Вот видишь, что значит жить в городе, – сказала мама.
– Так я и до этого жила в городе, – возразила я.
– Ты понимаешь, что я имею в виду. В настоящем городе. Смотри, здесь на каждом углу есть возможности! Я не говорю уже о том, что в гимназии программа серьёзнее – ты можешь совершенствоваться дополнительно в чём захочешь. Вон сколько всего успела полезного сделать за один день.